Что-то стукнуло его по голове. Он поднял глаза: лишь ветки ивы. На траве у его ног лежало яблоко, спелое, зеленое, не большое и не маленькое, как раз как он любил. Он снова посмотрел наверх: ничего не изменилось, ива была девственно пуста, в ее ветвях негде было спрятаться какому-нибудь шутнику.

– Ха, ну что тут скажешь, спасибо за яблоко! – Садовник помахал дереву рукой и впился зубами в его дар.

– На здоровье.

Хрум! – от неожиданности он одновременно откусил и подпрыгнул. Ему послышалось – или это и вправду прозвучало? За хрустом фрукта было не разобрать. Он замер на мгновенье, перестал жевать и прислушался. Тишина. Только шелест листьев, ленивый пострекот сверчков, лай собаки вдалеке да обрывки разговоров усталых работников. Никаких тебе слов из ниоткуда. Эпл пожал плечами: показалось.

Ну и денек. С утра эта канитель с Тофото, теперь постарайся пережить ночь под одной крышей с Тумном. Неудивительно, что ему уже мерещится всякое. Но вот что ему точно не почудилось, так это дурацкая затея барона. Эпл бы и рад был, если б это оказалось только глупой шуткой, или сном, или бредом после солнечного удара.

Он откусил еще яблока и стал жевать так усиленно, будто пережевывал кости сэра Барни. «Глупо все это, – подумал он. – Глупо, бесполезно и вредно. А исполнять дурацкие причуды придется мне».

– Вот и я о том же! – раздался голос из ветвей у него над головой.

Часто к беде ведет голова, когда глупит налево и направо. Иногда к беде ведут ноги, которые соскальзывают, спрыгивают и еще сотней способов сворачивают с пути. А бывает, к беде ведут уши, до которых случайно долетает чужой разговор, и язык, который оказывается слишком скор на обещания прекрасным незнакомкам. С зеленой кожей.

Услышав голос из ветвей, Эпл решил, что после утомительного дня и граничащего со смертью купания в пруду его здравый смысл собрался отдохнуть и на неопределенное время покинул голову, а уши-сорванцы воспользовались этим и вздумали подшутить. Он продолжил жевать яблоко и любоваться полями, деревьями – всем чем угодно, лишь бы не прудом.

Спустя несколько секунд он снова услышал тот же голос, звонкий, как прыгающий по камням ручеек, и нежный, как солнечный луч на цветке:

– Эй, ты что, оглох? Я говорю, это просто жуть как несправедливо! И вообще-то, когда с тобой разговаривают, молчать невежливо.

Эпл подскочил, будто наступил на молнию. Глаза буравили листву над головой, но ничего не находили.

– Меня ищешь? Я здесь, – сказало… дерево?

– Э-э-э, – ответил садовник и сам почувствовал себя деревом.

– Да здесь же, глупый! Прямо на меня ведь смотришь.

Эпл моргнул. Он глазел то туда, то сюда, но ни там, ни тут не было ничего говорящего. И еще он был довольно-таки уверен (хотя и начинал уже сомневаться), что что-то не могло говорить. Говорил всегда кто-то.

– Ладно, вижу, так с тобой беседа не заладится. А если вот так?

Кора распахнулась – да, кора распахнулась. У юноши подогнулись ноги, и, чтобы как-то уцепиться за ускользающую реальность, он описал про себя, что видел: «Кора распахнулась». Это немного помогло: его не хватил удар, он не лишился рассудка и продолжил стоять, чуть покачиваясь на вечернем августовском ветерке.

Кора распахнулась, как края одеяла, и из белой полости внутри грациозно вышла самая удивительная девушка, какую садовнику доводилось видеть. Отчасти, конечно, этому способствовал насыщенный зеленый цвет ее кожи и костюм из красных листьев, покрывавших ее грудь и бедра на манер купальных костюмов самых отчаянных нескромниц королевства. Девушка обладала тем редким видом красоты, от которого перехватывало дыхание, отваливалась челюсть, замирало сердце и шумело в ушах, а глаза бунтовали, и, как бы ты ни хотел отвести их от такого чуда и посмотреть куда-нибудь еще (да хотя бы себе под ноги!), они норовили вернуться и впиться в совершенство форм.