Вот, что сказать? Да, выпил. Да, башню сорвало. Но не чужой человек. Не с улицы. Не пошлешь куда подальше.

– Мы постараемся, – ответил я.

Дядя Витя долго смотрел на меня замутненным взглядом. Потом встал, похлопал по плечу и молча побрел восвояси.

Отец проводил его до дома и, вернувшись, тоже обратился ко мне:

– Раз уж Витька все это разворошил… Как дела-то в сборной? Все нормально? А то ведь через месяц уже…

Этого безобидного замечания хватило, чтобы окончательно сбить меня с каната душевного равновесия, на котором я пытался удержаться весь вечер.

– И ты туда же?! Мне вполне Виктора хватило.

– Ладно. Не хочешь – не говори. Понимаю.

– Нормально все. Готовимся. Отрабатываем связки. Сегодня с Темировым работали. Пап, лучше ты объясни мне. Ты опять сам копал огород?

Дело в том, что отношения моих любимых родителей с сельским хозяйством вызывали у меня раздражение и два недоуменных вопроса: во-первых, зачем они вообще что-то сажают, копают, полят и таскают с места на место? Вместо того чтобы наслаждаться жизнью в шезлонге на лужайке. А во-вторых, почему все это надо делать вручную?

– Миш, а почему с Темировым? Что с Зиновьевым?

– Панфилов считает, что он не в форме. «Отцепят» его от сборной. Слушай! Я купил тебе хороший дорогой культиватор и мотоблок. Тебе проложили полив. А ты, как крепостной, горбатишься с лопатой, надрывая здоровье. Где логика?!

– Капельным поливом я пользуюсь. Спасибо. Жалко Зиновьева.

– Я не понимаю, у нас что, денег нет на картошку?

Я – поздний ребенок. И мама с папой у меня совсем не молоды. Так вот, я из сыновних чувств честно хотел избавить родителя от тяжелого физического труда. А он – ни в какую. Я даже в свое время поругался с Лерой, которая сказала, что я «швыряю деньги на ветер».

Так мы долго пререкались. Я, наверное, в конце концов, передавил и кончилось это тем, что он на меня обиделся и холодным тоном сказал:

– Достаточно! Раскричался тут! Командир. Богатый он! А как люди-то живут без этих культиваторов и автоматического полива? Что мне лечь и лежать?! Я по вечерам в рестораны не хожу. И на Мальдивы не летаю.

И он вышел из комнаты.

Мама вздохнула и какое-то время мы сидели молча. Моя мама – музыкант. И легко играет Рахманинова на фортепиано. А когда она берет гитару и начинает петь, люди замолкают, как на концерте. Мама до сих пор преподает в музыкальной школе. И если вас когда-нибудь попросят показать человека, который не интересуется футболом, можете смело спорить на любые деньги и вести его к ней.

Я тоже могу сыграть на пианино гамму одним пальцем, если мне напомнят, где находится нота «до». Мама говорила, что у меня есть слух и, в свое время, даже пыталась чему-то учить, но спорт отнял меня у нее в раннем детстве. И она давно признала поражение. Она искренне верит в мой союз с футболом, но, считает его опасным, ненадежным, не смотря на все доходы, которые он приносит. И, как любая мать, волнуется, чтобы он вдруг не треснул, разрушив все вокруг.

– Миша, дорогой. Ты очень нервный. Послушай, у всех бывают кризисы. Вопрос только в том, как сам человек…

– Мам, пожалуйста! Мне двадцать шесть лет. У меня нет никакого кризиса. У меня все хорошо, – я вскочил и вышел из-за стола.

– У меня есть работа. Я играю за одну из лучших команд России и за сборную. Я – чемпион страны. Третий в списке бомбардиров. Меня в Европе знают. Немножко. У меня жена, отличные друзья и со здоровьем все в порядке.

– Миша, про сборную все говорят. Ругают. Ты живешь на вулкане. Я очень переживаю за тебя…

– Мама, я играю, практически, с детского сада. И меня всегда то хвалят, то ругают. Это правила игры. Я привык.