А потом меня осенило. Вместо того чтобы ехать в Нью-Йорк и выступать перед чужими людьми, почему бы не замутить собственный проект в родном городе? Тогда я мало представлял себе, что из этого может получиться, но любой исход казался мне лучше Нью-Йорка.
Да, решил я, гораздо лучше составить бизнес-план, изучить нюансы регистрации некоммерческих организаций, заключить договоры с площадками и участниками, закупить оборудование для звукозаписи – чем выйти на сцену в Манхэттене с пятиминутным выступлением. Лучше запустить собственную компанию и рассказывать истории друзьям и родным, чем состязаться с матерыми профессионалами перед толпой незнакомцев.
Да, это казалось решением проблемы: так у меня появилась бы возможность рассказывать истории в теплой, надежной и дружелюбной атмосфере, не покидая родного города. Может быть, даже на углу собственного дома. Просто замечательно.
Но и этого я не сделал, точно так же все оттягивая и откладывая. Придумывал отговорки. Заверял друзей, что однажды – совсем скоро – обязательно займусь продюсированием собственного шоу. Только нужно найти идеальное помещение и запустить свой проект – по образу и подобию The Moth. А сам тем временем отклонял поступающие запросы, отодвигал сроки, всякий раз находя новые отмазки. Совсем как тогда, когда собирался в Нью-Йорк: я испугался.
Меня снедало чувство вины и стыда от неспособности выполнить собственные обещания.
Впервые в жизни я заявил, что сделаю что-то, хотя не собирался сдержать слово. Сам себе я казался трусом. Эти эмоции давили на меня тяжким грузом, пока не стали совершенно невыносимыми. Нужно было наконец признаться самому себе и сделать то, чего я так боялся.
В июне 2011 года я сказал своей жене Элише, что должен поехать в Нью-Йорк и выступить – иначе просто не смогу жить дальше.
– Туда и обратно, – заверил я ее за ужином. – Поставлю галочку, чтобы уж больше не думать об этом.
– Отлично, – откликнулась она – пожалуй, даже слишком беспечно. Элиша порой раздражающе уверена в моих способностях. Ее послушать – так я могу все на свете (и это, с одной стороны, обесценивает мой священный трепет, а с другой – чрезмерно завышает планку ожиданий).
– Пойду покупать билеты, – объявила она, и я понял: мне конец.
Вот так я и оказался за тем шатким столиком в переполненном зале, отчаянно молясь про себя, чтобы Дэн Кеннеди не назвал моего имени. Если повезет, я вернусь домой и стану уверять друзей, что изо всех сил старался рассказать свою историю на The Moth. Ну что ж, не повезло, скажу я. Мое имя так и осталось лежать в мешочке. Быть может, эта неудачная попытка выступить позволит мне выиграть время и подарит лишний год без позора. Или друзья и вовсе забудут о моем обещании.
Поначалу удача улыбалась мне: одно за другим из волшебной шляпы (которая на самом деле продуктовая авоська, что бы там ни говорил Дэн) вынимали имена участников – все, кроме моего. Один за другим люди поднимались на сцену и рассказывали свои истории на тему «Эго». И большинство мне нравилось. Кроме того, все рассказчики, похоже, твердо знали, что делают, отлично чувствовали себя в свете прожекторов, даже когда все складывалось не совсем идеально. Так, один пожилой мужчина по имени Дядюшка Фрэнк рассказал историю про собственный пенис. Когда Дэн Кеннеди попросил три команды судей вынести вердикт, те подняли вверх по две белых карточки с оценками по десятибалльной шкале (на самом деле диапазон был всего лишь от 7 до 10, причем отрыв между историями составлял какие-то десятые доли балла).
Вот только одна команда судей проигнорировала негласную договоренность ставить от 7 до 10 баллов и оценила выступление Дядюшки Фрэнка в 5 баллов. Было совершенно неясно почему – в конце концов, история была не так уж плоха, мне вот она даже очень понравилась. Когда объявили результаты, я вздрогнул – как будто сам получил такую оценку. Это решение показалось мне слишком строгим и откровенно нерациональным. Общий исход состязания представился мне непредсказуемым и даже пугающим. Тогда я еще не знал Дядюшку Фрэнка, но мне ужасно захотелось его обнять.