10 марта 1988 года кто-то откусил половину уха офицеру полиции Дэвиду Дж. Стортону. Ни у кого не было сомнений относительно того, кто это сделал: это был либо Шон Блик, молодой человек (21 год), живущий в Пало-Альто (Калифорния), либо Джонатан Блик, его идентичный близнец. Оба брата оказались вовлечены в потасовку с полицейским, и один из них откусил офицеру часть уха. Обоим братьям были предъявлены обвинения в нанесении увечья, попытке ограбления, нападении на офицера полиции и нанесении увечья при отягчающих обстоятельствах. Последнее правонарушение (укушенное ухо) карается пожизненным заключением. Офицер Стортон, давая показания, сообщил, что у одного из близнецов были длинные волосы, а у другого – короткие, и укусил его длинноволосый. К сожалению, через три дня, когда близнецы сдались полиции, у них были одинаковые короткие стрижки, и от дачи показаний они отказались. Их адвокаты утверждали, что ни одному из них нельзя назначить суровое наказание, предполагаемое обвинением в нанесении тяжкого увечья. В отношении каждого из братьев есть разумные основания для сомнения по поводу того, действительно ли преступление совершил он, потому что это вполне мог быть и второй брат. Аргумент представляется весомым потому, что наше чувство справедливости велит нам выбрать индивида, который совершил поступок, а не какие-либо характеристики этого индивида^>110.

Наша одержимость индивидуальностью человека – это не необъяснимая причуда; вероятно, она развилась у нас из-за того, что каждый человек, которого мы встречаем, независимо от каких-либо наблюдаемых его свойств, непременно имеет неповторимый багаж воспоминаний и желаний, что обусловлено уникальной эмбриологической и биографической историей. В главе 6, когда мы перейдем к обратному проектированию чувства справедливости и романтической любви, мы увидим, что в их основе – ментальный акт регистрирования отдельного индивида.

Люди – не единственный класс схожих между собой индивидуальных объектов, которые нам приходится различать; еще один пример из реальной жизни – игра в «угадайку» в животном мире. Многим животным приходится играть в «угадайку» и таким образом следить за местонахождением отдельных объектов. Один из примеров – мать, следящая за своим потомством, которое может выглядеть точно также, как все остальные детеныши этого вида, но при этом обладать ее генетическим набором. Другой пример – хищник, охотящийся на стадных животных, который отслеживает одного представителя стада, следуя стратегии игры в салочки: если ты водишь, то не переключайся с намеченной жертвы на другую; не давай отдохнуть никому, кроме себя. Когда кенийские зоологи, желая упростить сбор данных об антилопах гну, решили пометить краской рога усыпленных с помощью транквилизатора особей, они обнаружили, что, как бы они ни старались восстановить силы и энергию помеченного животного перед его возвращением в стадо, в первый же день или чуть позже его убивали гиены. Одно из возможных объяснений состоит в том, что цветная метка позволяет гиенам выделить именно эту антилопу и загнать ее до изнеможения. Одна из последних версий того, зачем нужны полоски зебрам, – не для того, чтобы сливаться с высокой травой (это объяснение всегда представлялось сомнительным), а для того, чтобы превратить стадо зебр в живые «наперстки», сбить с толку льва или другого хищника, который пытается сосредоточить внимание на одной особи. Конечно, мы не можем быть уверены, что у гиен или львов есть понятие индивидного объекта; может быть, им просто кажется более аппетитным животное, не похожее на собратьев по стаду. Тем не менее эти примеры хорошо иллюстрируют стоящую перед вычислительной техникой проблему отличия индивидных объектов от классов и акцентируют важность присущей человеку способности решать эту задачу