Другой сын, кроткий, мягкий и тихий голубоглазый блондин Ваня (он был лицом в мать), точно желая до известной степени смягчить излишнюю принципиальную строгость старшего брата, обедал с отцом. Вполне при отце оставались и двое младших сыновей, тогда еще совсем не определившихся.

Михаил Васильевич был вдовец. Супруга его скончалась за два или за три года до того, как я с Булыгиным познакомился. Она вполне сочувствовала взглядам мужа и, между прочим, зная заранее, что оба старшие ее сына, достигши призывного возраста, наверное, откажутся, в согласии со своими убеждениями, от военной службы, написала и посвятила им большое, трогательное и проникнутое искренним чувством стихотворение «Голос матери». В стихотворении этом она выражала и всю свою глубокую материнскую боль за те страдания, которые после отказа придется перенести ее сыновьям, и полное понимание их поступка и сочувствие ему. Стихотворение это часто читалось вслух в доме Булыгиных и неизменно трогало снова и снова как хозяев, так и гостей.

Как ни симпатичен был старик Булыгин, многочисленных гостей и в особенности «толстовцев» привлекали в дом не столько он сам, сколько именно его сыновья и, в частности, самый старший из них, 20-летний Сережа.

Сережу Булыгина я в молодости считал гениальным человеком. Меня поражали его глубокий ум, знание жизни и людей, тонкое понимание искусства и особенно способность к отвлеченному мышлению. Самые сложные и тонкие метафизические и нравственные проблемы легко укладывались в его голове, служа ему исходными точками для самостоятельной работы мысли. Сережа не воспринимал рабски ни одной точки зрения, в его уме все подвергалось независимой переработке. В свои неполные 21 год Сережа умственно прочно стоял на ногах. Он отваживался полемизировать с самим Л. Н. Толстым – по вопросу о понятии Бога, например (Сережа верил в живого, личного Бога), – и Лев Николаевич принимал этот спор и вел его с Сережей, как равный с равным. В общем, взгляды С. Булыгина были, конечно, очень близки ко взглядам Л. Н. Толстого.

Всякая беседа с С. Булыгиным имела особую привлекательность для стремившейся к нему молодежи, потому что с серьезностью и содержательностью ее связывалось также личное обаяние юного философа. Наружностью Сережа был красавец в полном смысле: средний рост, сухое и сильное сложение, черные, цвета воронова крыла, кудрявые волосы на голове, немного смуглое, румяное лицо правильных, благородных очертаний и прекрасные, большие, выразительные, блестящие черные глаза – таковы были главные его черты. Удивительные внутренние мягкость, благородство и серьезность юноши придавали его лицу редко-приятное, привлекательное выражение. Милая улыбка то и дело появлялась на его губах… Добавьте к этому: грубые, мозолистые рабочие руки, мягкий, приятный голос, простую русскую рубашку, грубые штаны и лапти на ногах, или даже совсем босые, запыленные ноги, а также некоторую сутуловатость и свойственную земледельцу медлительность и размеренность всех движений – и образ Сережи Булыгина будет перед вами.

– Сколько есть людей, рассуждающих о Боге, о необходимости единения с Богом и жизни в Боге! Но обычно рассуждения эти и остаются только рассуждениями. А когда видишь Сережу Булыгина, то тотчас убеждаешься, что этот человек действительно живет в Боге!..

Это – отзыв музыканта, Толи Александрова, о Сереже после первой с ним встречи.

А вот какое впечатление производила красота Сережи на представителя «света»:

– Такого бы в гвардию!

Это – пожелание мужа Татьяны Львовны, М. С. Сухотина. Человеку умному, но при этом и консервативному, камергеру и предводителю дворянства, милейшему Михаилу Сергеевичу представлялось, видно, что высшего применения, чем служба в гвардии, для красивых молодых людей и быть не может!.. Тем более должно было ему казаться нелепым, когда красивые молодые люди, как Сережа, жили в деревне, небрежно и даже бедно одевались, пахали, косили, помогали мужикам то как техники, то как ветеринары (Сережа знаком был с обеими этими специальностями), рассуждали о Боге, встречались с другими такими же молодыми людьми обоих полов и – «больше ничего не делали»! Сам Сережа, однако, держался на этот счет другого мнения.