– Беззубик вытянул одно крылышко, повесив кончик. – Бяк-бяк, бяк-бяк… – проворковал он тоном нежного самоутешения.

– Да у меня у самой в горле першит, – прошелестела Буримуха, хлопая ресницами. Она говорила на древненорвежском, языке викингов, ибо была одной из очень редких драконов, способных разговаривать по-человечески. – Может, нам лучше вернуться и немного полежать… Или давайте я слетаю и принесу Беззубику шубку… По-моему, она тебе очень идет, Беззубик.

– Ой, правда? – Беззубик срочно переменил мнение насчет одежки.

– Ерунда, – нахмурилась Камикадза. – Свежий ночной воздух пойдет вам обоим на пользу. В твоем случае, Буримуха, это, скорее всего, несварение. Нечего было глотать белку целиком.

– НЕСВАРЕНИЕ?! – в ярости пропыхтела Буримуха.

Ее красивое змеистое тельце сделалось лиловым (такой цвет оно обретало, когда хозяйка врала). Но чем больше она сердилась, тем темнее становилось черное облако, расползавшееся от ее сердца, словно капля чернил в воде.

– НЕСВАРЕНИЕ? Я художник, свободный дух… я лечу туда, куда несет меня ветер… У свободных духов не бывает несварения…

– Все-таки я должен предупредить, что это может быть ловушка, которую Элвин и его люди устроили специально для вас, – еле слышно прошептал Одинклык Иккингу.

Одинклык был сморщенный, как изюм, бурый, как осенний лист, а в целом походил на дряхлую, мятую маленькую таксу. В эту минуту уши у него полиловели и дрожали, как всегда при близкой ОПАСНОСТИ.

– Послушай моего тысячелетнего опыта, Иккинг. Этот свет ведет себя очень странно для костра. Я никогда не видел, чтобы костер двигался… ни разу за тысячу лет.

Одинклык был прав.

Костер медленно-медленно полз вниз по долине. Порой его полностью заслонял густой подвижный туман или густые ветви. Но затем он снова возникал, мерцая чуть дальше.

Движущийся костер?

Но это же невозможно!

Человеческий голос умолк. Почему-то это пугало еще больше. Неужели его обладателя вынюхали и проглотили ужасы, таившиеся в этом неподвижном, изрезанном шрамами ландшафте?

Смертень и остальные нагоняли огонек. Тот становился все больше, ярче и сильнее, и Иккинг уже уловил отчетливый запах дыма.

Теперь они следовали за руслом реки. Она вилась, словно зловещая спящая змея по ущелью.

Река обогнула утес, и они увидели его…

Костер пылал на ледяном островке, который быстро несло течением по стремнине.

На льдине ничком лежал человек, прикованный к спящему верховому дракону, сплошь покрытому шрамами и следами бича.

Иккинг сразу понял, почему этот человек так орал. По берегам, среди деревьев стремительно скользили темные силуэты гигантской стаи волкозубов. Должно быть, путник разбил лагерь на замерзшем озере в верховьях реки, а лед ночью треснул и понес маленький плот вниз по течению, где его запах привлек волкозубов. Хвала Тору, волкозубы не присоединились к восстанию, остались сами по себе. Они были бескрылые, но все равно закоренелые убийцы.

Некоторые уже попрыгали в воду и молча пытались взобраться на плот, вывалив языки, а человек отчаянно спихивал их обратно мечом.

Что ж, это объясняло, почему он звал на помощь.

Но почему он перестал?

И почему эти волкозубы, карабкающиеся на ледяной плот, преследуют свою жертву без единого звука?

Ох, Тор нас убереги…

Человек замолчал, потому что на ночь вдоль берегов реки расположился Кое-Кто Еще. Очень много Кое-Кого Еще дрыхло там, и они были куда страшнее волкозубов.

С легким ужасом Иккинг вдруг понял, что полузатонувшие стволы в камышах на отмелях – вовсе не стволы.

Это были бритвокрылы и вертокруты, мозгоеды и лютозавры, самые жуткие из участвовавших в восстании драконов.