Из кармана платья госпожи Блоссом показался на свет небольшой розовый блокнот. Зашуршали страницы. Госпожа Блоссом знала расписание шефа так хорошо, что могла бы ответить, где он был два месяца назад после полудня. Тем не менее, она считала подобающим время от времени вести себя так, словно не обладает безупречной памятью. Ей нравилась эта иллюзия, как нравилось и чувствовать гладкую бумагу под своими пальцами.

– Встреча с главой Банка, господин Фицхерберт, – наконец, ответила она.

– Перенеси ее на… – он взмахнул рукой, – На когда-нибудь. Завтра утром я хочу заглянуть к этой доктору Ульцер и побеседовать.

– Прекрасно, – ответила госпожа Блоссом и ещё сильнее поджала губы.

4. Глава 4. Вечные проблемы утренних пробуждений

– Утро настало, пора вставать! Доброе и прекрасное утро снизошло на нас всех! Восстань и сияй, будь солнцем в этом мире, потому что ему нужно больше солнц!

Алита Ульцер сдавленно застонала в подушку. Больше года она живет в этом мире, и до сих пор не может привыкнуть к будильникам. Дома её будила мягкая и одновременно бодрая мелодия, исходящая из динамиков мобильника. Здесь же… Ах, другой мир, другие правила.

– Замолчи, Баня! – приказала она, поднимая голову. – Если у нас будет больше солнц, мы тут изжаримся! Учи матчасть!

Симпатичная пастушка в длинном бледно-розовом платье и с тщательно завитыми буклями, нарисованная на декоративной фарфоровой тарелочке, обиженно замолчала. Пастушка вообще любила пообижаться. Ей не нравилась отвратительная кличка, которую придумала для неё Алита, не нравилось, когда хозяйка пыталась её отключить, на ощупь шлёпая по тарелке, будто пастушка – это какое-то доисторическое побудочное существо из её, Алиты, родного мира. Нет, пастушка с красивым именем Буанире определённо была недовольна.

С другой стороны, Алита Ульцер тоже не испытывала особенного восторга, так что, пожалуй, они находились в схожем положении и при желании могли слиться в экстазе морального единения… но как раз это им и не желалось.

– Я же просила перестать быть настолько восторженной по утрам, это плохо влияет на мою психику. Я начинаю думать, что мир состоит из воздушного зефира и розовых единорогов, выхожу на улицу и ударяюсь о холодные камни мостовой, – ворчала Алита, выползая из кровати.

– Как прекрасен этот мир, посмотри-и-и-и-и! – мстительно загорланила пастушка, умевшая, как и все эти фарфоровые магические особи, надавить на больное. – Как прекрааааасен этот ми-и-и-и-ир!

Алита прокляла себя за вредную привычку петь песни из родного мира, когда выпьет, и тем самым увеличивать репертуар истязательницы. Заодно она прокляла ту восторженную себя, которая так впечатлилась в своё время попаданием в магический мир, что некоторое время в экстазе взирала на все проявления магии. И, на свою голову, купила этот образчик магической пытки. Пастушку нельзя было разбить, выбросить или украсть.

Нет, украсть, конечно, было можно. Но ни один, даже самый рехнувшийся вор не стал бы этого делать. Эти изделия начинали вопить безостановочно, пока их не возвращали законному владельцу, а именно тому, кто заплатил за них хоть грош. Алита ещё удивлялась в своё время, почему такие дивные магические произведения искусства отдают буквально за копейки.

Ха! Это уже гораздо позже она обнаружила, что все газеты пестреют объявлениями о продаже магических будильников.

– Надо прекратить пить, – пробормотала она, – И петь.

Однако Алита давала себе отчёт, что только Баня способна действительно разбудить её утром.

– Алонз анфан де ля патри-и-и-и-и*, – выводила тем временем пастушка.