– Ты невыносима.
– Я знаю. – Николь опустила голову. – Лидия дала бы мне эти два фунта, но почему-то гораздо приятней было незаметно проскользнуть в ее комнату и… ну, я больше никогда не поступлю так с моей дорогой сестрой, обещаю. Думаю, мне досталось все дурное, а Лидии – все доброе. Если я собираюсь дебютировать в Мейфэре[4], мне следует постараться исправиться.
– Да, следует, – согласилась Шарлотта, не слишком на это надеясь. – Начни прямо завтра, с утра пораньше. А теперь принеси мне эти восемь фунтов, и я поговорю с Грейсоном.
Спустя пять минут Шарлотта вышла в коридор с восемью фунтами в кармане и остановилась, прислонившись к закрытой двери. В своем ли она уме? Только глупец мог бы счесть, что этот фарс сойдет ей с рук.
В сущности, на ее стороне было лишь одно: презрительная уверенность Грейсона, что Раф – неприемлемый герцог. А если она найдет правильный подход к дворецкому, сумеет убедить его, что ему поневоле пришлось служить новому хозяину? Да, тогда Грейсон может пойти навстречу.
Она чувствовала себя ужасно из-за того, что не рассказала Рафу правду о том, что вытворяли его сестры.
Но в каких целях? Сейчас Раф, похоже, действительно потерял почву под ногами, но она была уверена, что со временем он полностью освоится. Нет никаких причин расстраивать его: в конце концов, с близнецами все прекрасно, их репутация сохранена, и дом не сгорел из-за всех их проделок.
Кроме того, если рассказать обо всем Рафу, то об этом узнает и Эммелина, чего Шарлотта совершенно не хотела бы: ведь она только что вышла замуж и сейчас ожидает ребенка.
– Ну, убедила себя? – тихо пробормотала Шарлотта.
Она решила, что убедила, и главной причиной была мысль, что Раф не должен узнать правду не только потому, что она будет выглядеть лгуньей, но и оттого, что сочтет ее самой бестолковой женщиной на свете, не разглядевшей ложь Николь и Лидии. Собираясь отыскать Грейсона, она направилась к лестнице.
На верхней площадке она остановилась, увидев, что внизу, в вестибюле, полно горничных, лакеев, кухарок и их помощниц… и там находился Раф.
Присев, чтобы ее не заметили, она наблюдала сквозь стойки перил, как в сопровождении чопорного Грейсона новый герцог, заложив руки за спину – она это отметила! – обходил выстроившихся полукругом слуг Ашерст-Холл, кивком выражая свое расположение при каждом представлении, каждом поклоне, каждом реверансе.
Раф выглядел великолепно в своей элегантной лондонской одежде. Его темные волосы, все еще слегка влажные, блестели в свете большого канделябра: он смыл с себя дорожную пыль, пока она оставалась наедине с Николь.
Шарлотта снова сморгнула слезы, когда Раф подошел к концу шеренги слуг, где, выстроившись в ряд по росту, стояли шестеро детей главного повара. Он принял торт из рук самого младшего, взъерошив мальчишке волосы, и Грейсон быстро хлопнул три раза в ладоши, отпуская слуг.
– Благодарю, Грейсон, – услышала она, как произнес Раф, когда вестибюль опустел, и осталось лишь двое слуг, снова занявших свое место у парадной двери, словно ожидая, что в любой момент, громыхая по подъездной дороге, прибудет карета принца-регента.
– Да, ваша светлость, – сказал Грейсон, протягивая руку в белой перчатке к небольшому серебряному подносу. – Я возьму это у вас, сэр.
– Черта с два! Парень дал мне это – единственный, кто предложил мне хоть немного еды с тех пор, как я приехал. Я позволял тебе выказывать недовольство, Грейсон, так как знаю, насколько верен ты был покойному герцогу. Но предупреждаю: я больше не потерплю пренебрежительного отношения ни от тебя, ни от любого обитателя Ашерст-Холл. Прислуга находится под твоим руководством, Грейсон, но ты не настолько незаменим, как тебе кажется. Сомневаюсь, что кто-либо из них захочет последовать за тобой, если… ты понимаешь, о чем я?