36.

Можно подумать, крестьянин не знает всего этого и без научных рекомендаций! Однако что делать, если на хозяйство приходится пара десятин луга? Оно, конечно, хорошо бы дать траве набрать силы – а как это сделать? Кормов нет, полуживая скотина едва до первой травы дотянула, а ей ведь работать! Чтобы разомкнуть заколдованный круг, надо либо иметь лишние выпасы, либо лишние корма – ни того, ни другого у крестьян не было, а без них – как перейти от «неразумного» хозяйствования к «разумному»?

При таком положении стоит ли удивляться, что крестьянин держал только ту скотину, которая была ему абсолютно необходима. По состоянию на 1913 год в стране насчитывалось 22,6 млн лошадей рабочего возраста – больше, чем где-либо в мире37. Хорошо это или плохо? По логике господ монархистов, много – значит хорошо. А в реальности?

Абсолютное большинство лошадей находилось у крестьян, хотя и транспорт был почти весь гужевой, и кавалерия тоже требовала конского поголовья. По 47 губерниям Европейской России крестьянских дворов с одной лошадью насчитывалось 32,3 %, 22,2 % – с двумя38. 31,6 % дворов были безлошадными, а это уже самая горькая бедность.

И та же треть хозяйств не имела полного комплекта инвентаря, хотя набор его крайне прост: соха и борона. Всякие там жнейки-молотилки – это уже «панские вытребеньки». Жали серпами, молотили цепами, но хотя бы соха (или для черноземных районов плуг) и борона должны были быть.

Итак, дурная обработка земли, отсутствие удобрений и, как следствие, катастрофическое, запредельное истощение полей и низкая урожайность. Выход? А какой тут может быть выход?

…В довершение радостей, реформа 1861 года запустила еще один процесс – крестьяне начали теперь уже совершенно бесконтрольно «плодиться и размножаться». Виной тому опять же было не здоровье и счастье народа, а колоссальная детская смертность и общинные порядки – каждый мальчик, даже грудной, давал семье драгоценную прибавку к наделу.

За 50 прошедших после реформы 1861 года лет численность сельского населения Европейской России выросла вдвое. Перед реформой она составляла 50 млн человек, а в 1914 году – 103 млн. Монархисты этому незамутненно радуются – смотрите, как плодится народ, значит, ему хорошо! (Если так, то лучше всех в мире сейчас живут африканские страны.) Вот только соответственно росту уменьшалось число земли, приходящейся на одного человека, а поскольку дети вырастали и семьи делились – то и на хозяйство.

«В Полтавской губернии, где 85 % крестьянских дворов не подвергаются переделам уже несколько десятилетий подряд, – пишет ученый-экономист 20‑х годов Лев Литошенко, – число рождений в 1913 г. по сравнению с числом рождений в 1882 г. дает увеличение всего на 3 %… В соседней Харьковской губернии, где, наоборот, 95 % дворов объединены в общины, число рождений за тот же период увеличилось на 52 %. В смежных Ковенской и Смоленской губерниях число рождений возросло на 3 % в первой и на 40 % во второй. В Ковенской губернии 100 % крестьян владеют землей подворно, а в Смоленской – 96 % общинно. В Прибалтийском крае, не знавшем общинных порядков и придерживающемся системы единонаследия крестьянских дворов, прирост рождений за 30‑летний период составляет едва 1 % первоначальной цифры»39.

О результате трудно ли догадаться? В 1916 году количество земли на душу населения в европейских государствах выражается следующей таблицей:

Обеспеченность посевами сельского населения (десятин посева на 100 душ сельского населения)

Да, в Бельгии земли на душу населения меньше. Но какая там урожайность – и какая в России?