Я посмотрела туда и увидела важную статную женщину, одетую в дорогие одежды. Она опиралась на руку молодого мужчины, красивого, глаз не отвести. Я таких раньше не видела ни во сне, ни на яву.

По залу пронеслось:

– Князь, княгинюшка…

Все склонились в поклонах. И я тоже. Сердце сжалось от дурных предчувствий.

– Гордета права. Какая из неё невеста? Насмешка одна! Ратша, запрети ей участвовать! – требовательно сказала княгиня.

– Нет, матушка, не стану я этого делать, – сдвинул брови светловолосый красавец. – Вы хотели Отбора, так пусть он будет по всем правилам. И такие невесты в нём участвовать могут. Записывай!

– Не записывай!

Княгиня-мать и князь упрямо уставились друг на друга. Дьяк замер с пером в руке.

У меня невольно вырвался вздох. Это противостояние так напомнило мои споры с матушкой, когда та пыталась вразумить непокорную дочь. Сердце сжалось от печали, и я не выдержала, сказала:

– Князь-батюшка, не спорьте с матушкой. Не стою я ваших ссор. Она вам добра желает.

Красавец перевёл взгляд своих синих очей на меня, оглядел с головы до ног, отчего я особенно остро почувствовала, как нелепо выгляжу. И спросил:

– Ты что же, уже передумала, меня увидев? Или участвовать сразу не хотела, потому в таком виде и явилась? Заставлял тебя кто-то в мои невесты податься?

Начал князь насмешливо, а завершил строго. Только это и помогло мне справиться со смущением и ответить:

– Нет, не передумала. И если бы не хотела участвовать, не ехала бы в такую даль. Дома на печи теплее и уютнее. Только не хочу, чтобы вы из-за меня против матушки шли. Даже если вы правы. Как бы потом не пожалеть, как я сейчас жалею. Пусть бы моя матушка меня ругала, я бы слова поперёк не сказала, только бы снова голос её услышать. Да только невозможно это.

– Ты что – сирота? – спросила княгиня.

– Да, княгиня-матушка. Два года как.

– Ладно уж, и я не стану с сыном спорить. Выполняй волю князя, пиши девицу, – махнула рукой дьяку княгиня. – А мы с тобой девиц смущать не станем, дальше пойдём.

Все вновь склонились в поклонах. Когда князь с княгинею ушли, девица, что поддевала Гордету, посмотрела на меня с интересом:

– А ты ловка, чучелко. Ловка да хитра.

И интерес её мне не понравился. Как не понравилось внимание, с каким на меня теперь смотрели все. Но от долгого ожидания и переживаний я так взопрела, что хотелось уже одного: чтобы судьба мря наконец решилась и я отправилась хоть куда-нибудь.

– Что же, диктуй: как зовут, сколько лет, чья ты дочь, откуда родом.

– Дарина, осьмнадцать лет. Дочь деревенской ведуньи Марьи из Больших Грязей, Боруханского уезда.

– Подожди с уездом-то, – ворчливо сказал дьяк, макая перо в чернильницу. – Мы ещё с твоими родителями не разобрались. Мать твоя Марья – чья дочь? Отец твой кто – ты тоже не сказала.

Та неловкость, что я испытывала до сих пор от своего нелепого вида, не шла ни в какое сравнение с тем стыдом, что навалился на меня сейчас.

– Не знаю, – с трудом выдавила я.

– Что не знаешь? Кто отец? – дьяк смерил меня взглядом и спокойно молвил. – Бывает. Запишем тебя в род матери.

– И его я не знаю.

– А это как? В ваших Грязях небось все друг друга на семь поколений назад знают. Не под кустом же твою мамку нашли.

– Она не из Грязей. Пришла туда со мной на руках и осталась. Она ничего мне о своей семье не рассказывала.

– Странно, странно… Но раз велено тебя вписать, то запишем. Ступай за той чернавкой. Она тебя отведёт в выделенные невестам покои.

– Мне ещё вещи забрать с подводы нужно.

– Нужно – так забирай. Ступай, не задерживай.

Терем, отведённый для невест, стоял полупустым, но мне всё равно выделили крохотную комнатку у лестницы с маленьким окном, выходившим на северо-восток, так что в ней потемнело задолго до того, как наступил вечер. В ней поместилась только узкая кровать, лавка и небольшой комодик, на котором стояли кувшин с кружкой, маленькое тусклое зеркало и маголампа.