Это было забавно. Непривычно. Никто прежде о ней не заботился. Не приносил чай. Не укрывал пледом. Не выслушивал ее философские страдальческие рассуждения. Всем было скучно. Для всех она была нудной, слишком принципиальной и весьма ограниченной личностью. Унылой и грустной.

Для всех, кто с ней общался, Кира являлась только источником материального благополучия. Человеком, который может решить любую проблему. А то, что она думает, что чувствует, никому не было интересно. Она была производственной единицей. Машиной для выполнения поставленных задач. Роботом, не имеющим права на собственные страдания, чувства и мысли. Зачем? Кому это надо? Кому это интересно? Главное, чтобы дело делалось. И чтобы дело делалось ХОРОШО! А это Кира умела. Именно это она и умела лучше всего – делать ДЕЛО! Больше ничего.

А, оказывается, так приятно, когда кто-то видит в тебе человека. Женщину. Это были совсем незнакомые, непривычные для нее ощущения. И, вполне естественно, что это ей начинало нравиться. Находиться рядом с мужчиной, которому ты интересна просто, как женщина. Как человек.

Прав был Марк Генрихович. Ой, как прав! Отдых закончился очень быстро. Но эти три дня, проведенные в санатории, вернее, можно сказать, в парке, стали для Киры показательным моментом того, что за работой есть жизнь. Просто жизнь.

Вернувшись домой, и, опять проводя долгие часы в пробках по пути на работу, она стала замечать людей на улицах, гуляющих в городских скверах, сидящих в кафе за столиками, устремляющихся в магазины.

Раньше она с осуждением и неодобрением относилась к ним. «Что народ делает на улице? Почему не в школе? Не в институте? Почему не на работе? Ради чего бесцельно шататься по городу? Пробки создавать!»

А сейчас она им завидовала. Этим. Которые прогуливались по улицам города пешком. Этим, которые тратили свою жизнь бесцельно. Тем. Кому нет необходимости проводить всю свою жизнь в офисе.

Тем, у кого жизнь не ограничивалась границами офиса, хоть и очень большого. Тем, у кого были другие интересы, помимо работы. Тем, которые просто умели жить.

А Кира жила в своем огромном шикарном офисе, как в тюрьме. Теперь она начала подозревать тот факт, что ее жизнь ничем не отличается от тюремного заключения. Утром встаешь в шесть, ни свет, ни заря, и едешь на работу.

Весь день работаешь в офисе, никуда не отлучаясь, и, не выходя. Вечером, затемно, часов в восемь-девять, спускаешься в гараж, садишься в машину и едешь домой.

На следующий день все повторяется. И так годами. Десятилетиями.

Да! При этом только одну разницу видела Кира. В том, что в это тюремное заключение она попала по собственной воле. Она сама себя заключила под свою стражу, в тюрьму. Она сама себе и заключенный, и охранник. А что бывает хуже того, если сам себя сторожишь? И сам себе во всем отказываешь, не давая ни малейшего послабления? От себя не убежишь. И оправдательный приговор не получишь.

Кира начала скучать.

Марк Генрихович звонил регулярно. Интересовался, весьма деликатно, как идут дела. Как настроение. Но этого было уже мало. Уже хотелось ощущать его нежную ласковую заботу постоянно. Она вспоминала их прогулки по осеннему парку, золотую зелень дубов, приятные запахи и негромкие звуки шуршащих листьев, приятные разговоры, пространные размышления. И Кира, при отсутствии самого источника, непроизвольно принюхивалась к молодым мужчинам в офисе, но такой парфюм, который любил Марк Генрихович, молодое поколение не использовало.

Но тем не менее, даже и без постоянного присутствия случайного воздыхателя, ставшего уже таким неслучайным, Кира заметила, что стала спокойнее, увереннее. Уже не нервничала. Не страдала от обилия морщинок и других признаков надвигающейся старости. Не то, чтобы она смирилась. Нет, конечно. Но она вдруг поняла, что даже в этом возрасте может нравиться мужчинам. Одному. Хотя бы одному. Который считает ее красивой. Очаровательной. Достойной внимания, заботы и уважения.