Как он и планировал, она остановила его, правда, не мольбами о помощи: – У меня где-то была расческа.

– Хе, если бы я мог, я бы сам причесал тебя, – заверил он, крутясь в воздухе, довольный результатом и произведенным впечатлением от своих слов.

Она, занесшая расческу над головой, остановилась:

– А ты не можешь?

– Я же не умею делать прически, – пожал он плечами.

– Да? Ты предложил идею, поэтому делай.

Все это выглядело так странно, будто прически она делает не в доме, как другие люди. Медленно и размеренно, как и все остальные.

– А ты попробуй!

Ее руки, в одной из которых был простой деревянный гребень, бессильно опустились на колени, будто ее заставляли все это делать и интерес совсем не двигал последующими робкими движениями. На щеку опустилась рука, подушечкой большого пальца мягко ощупывая текстуру кожи.

– Ты теплый, – потому что руки ее, и в правду, были просто ледяными. – А еще ты неправ. У тебя все получиться!

Ханако замер, не зная, о чем и думать.

«Мать Мегуми было настолько плевать, что она даже не помогала делать своей дочке прически»

Это было странно.

– Ты сам сказал. Никто не тянул тебя за язык, – она вручила гребень ему в руки и повернулась к нему спиной, чтобы было удобнее. – Я никогда не делаю себе прически, кроме хвостиков. Но может ты мне сделаешь, что-то интересное.

Друг молча сжал расческу.

Девушки обычно не любят, когда трогают их волосы, но это именно то, что сейчас делал Ханако, погрязший в странной дреме мыслей. В голове все смешалось в странную кашу, поэтому думать не было сил.

– Сначала я выполню твое желание. И уже потом назначу твою цену.

Она бросила нечитаемый взгляд из-под темных ресниц, глядя на совершенно не меняющееся лицо друга.

– Да ну? Ну как скажешь, – пожав плечами ответила девушка.

– Почему ты не пошла на урок музыки? – предположил Ханако.

– Не хочу.

Ханако улыбнулся, начав плести косу, потому что мог и потому что его никто не планировал останавливать. Тишина успокаивали, уставшее тело и дух.

Так как они учились в параллельных классах, расписание у них было разное. И они знали расписание друг друга на каждый день. И Ханако знал, что подруга иногда прогуливала нелюбимые уроки. Но только лишь иногда, потому что домой не хотелось идти.

«Хорошо, что наконец-то обменялись номерами телефонов» подумал друг.

– Тогда для начала вот тебе мой совет: оставайся со мной, – и он обнял ее сзади, удивляя и вводя в ступор. Несмотря ни на что, встреча с родителями была неизбежна.

Это то, чего нельзя избежать.

Потому что нельзя сбежать из дома.

– Я прислушаюсь, – напряженная ранее спина расслабилась. Ее голова доверчиво упала на его руки. Это уже было чем-то слишком неправильным даже для него. Тут не было чего-то личного, скорее это выглядело как послушное смирение.

Ханако сентиментально улыбнулся одним уголком губ, рассматривая по-детски наивное лицо Мегуми, которое обрамляли кудрявые пряди волос – она ещё такой ребёнок, но уже столько пережила. Повинуясь какому-то внутреннему и совершенно внезапному порыву, юноша провёл ладонью по её макушке, затем очертил пальцами тонкие лепестки лилии в её волосах, задержавшись в такой позе на мгновение. Ему нравилось это чувство полного умиротворения рядом с ней.

Глава 4

Но, отбрасывая все остальные насущные и не очень материи – и вопросы, которые скручивали его и больной разум в сжатую до предела пружину, она невероятно хотела забыть все и навести порядок в мыслях. Распутать, размотать веревки, распределить по полкам, найти упорядоченность эмоций: боль к боли, печаль к печали, радость к радости – для него было мало места. А едкая желчь отчаяния разлилась, просочилась – и затопила все, о чем он думала. Боль поглощала, заставляя захлебываться, жить в этом состоянии. Потом выкашливать легкие, полные иррационального гнева.