В других отношениях XIX век все еще продолжает формировать наше отношение к животным. Переселение в города могло бы стать попыткой отрезать себя от других животных, но вместо этого люди начали держать домашних питомцев и создавать зоопарки в их современной форме. Путь здесь проложила Вена, где в 1779 году для публики был открыт императорский зверинец. В 1828 году зоопарк появился в Лондоне, в 1838 году – в Амстердаме, в 1874 году – в Филадельфии. Слово domestication – «одомашнивание» – стали использовать в Англии в 1770-х годах, во Франции понятие la domesticité возникло через несколько десятилетий. К XIX веку в обеих странах с энтузиазмом взялись за выведение новых пород собак и скота. Борцы за права животных занялись попытками умерить жестокость, особенно вивисекцию. Бойни убрали подальше от глаз. Викторианская эра сформировала и наше понимание животных – прежде всего благодаря дарвиновской теории эволюции, показавшей, что мы, в конце концов, не так уж и отличаемся от других видов.

Но сдвиг мог бы быть куда значительнее. В 1871 году, через двадцать лет после «Происхождения видов», Дарвин опубликовал книгу «Происхождение человека и половой отбор», где писал, что некоторые общественные животные могут обладать «чувством правильного и неправильного» и что они, несомненно, приобрели бы его, будь они столь же развиты интеллектуально, как люди. Год спустя в «Выражении эмоций у человека и животных» он объяснил свое убеждение подробным наблюдением за тем, как морды животных отражают эмоции. Мысли Дарвина предвосхитили современные исследования о том, какие чувства испытывают животные и какие состояния им следует приписывать. «Выражение эмоций» оказалось куда менее влиятельной работой в наследии ученого, чем «Происхождение видов», которое уже привело к развитию генетики. По словам Алекса Тейлора, возглавляющего группу по исследованию разума животных в Оклендском университете, специалисты в области сравнительной психологии продолжают спорить о ключевых вопросах, когда речь заходит о возможных эмоциях животных.

На протяжении большей части XX века преобладающим подходом был бихевиоризм, согласно которому главное – это не внутреннее состояние животного, а его поведение, и это поведение можно формировать выборочным вознаграждением. В человеческой психологии бихевиоризм уже вышел из моды: раз внутренние состояния не имеют значения, как же объяснить слова, которые мы произносим? Тем не менее в отношении животных бихевиоризм оставался ведущим течением. Его последователи необязательно недооценивали способности животных. Например, виднейший представитель этой школы, Беррес Скиннер, во время Второй мировой войны учил голубей управлять бомбардировщиками, пока Военно-воздушные силы США не закрыли проект: не смогли оценить всю полноту их внутреннего мира. Франс де Вааль, специалист по приматам, вспоминает: «Как только говоришь: “Моя собака завидует”, они заявляют: “Это антропоморфизация”. Это ставит точку в дискуссии: если ты антропоморфизируешь, ты не прав». Господствовал Декарт, а не Дарвин, и это не давало нам принимать животных всерьез.

Постепенно ученые разбили оковы бихевиоризма благодаря этологии – новому подходу, согласно которому поведение животных – это прежде всего следствие их чувств, генетики и опыта, а не только дрессировка. В 1960-х годах Джейн Гудолл отправилась в леса Танзании и воочию увидела, как сложны и многогранны социальные взаимодействия шимпанзе. Гудолл дала им имена и говорила о них как о друзьях. Синтия Мосс описала упорядоченные матриархальные общества африканских слонов. Браконьеры в погоне за слоновой костью не просто убивают отдельных особей, но разрушают сообщество этих животных и лишают их возможности учиться. Де Вааль узнал, что шимпанзе, как и люди, утешают друг друга. Потом обнаружил, что желтобрюхие полевки тоже так поступают: если самка испытывает стресс, уровень гормона стресса повышается и у ее партнера. Когда пара объединяется, самец начинает активно ухаживать за самкой. Эти полевки – моногамные очаровательные создания, похожие на хомячков. Наверное, нам всем не помешало бы подобное внимание.