И цитировал любимого Мандельштама:

Если в психбольнице избегали лишних хлопот, то КГБ от работы не бегал и объявил Патрушева в розыск. Тучи сгущались даже в Батуми, и о спортсмене уже наводили справки. Но и тот времени зря не терял. Сухопутный вариант побега отпадал, там пограничный патруль тормозил каждого, кто устремлялся из города на юг. От прожекторов, шаривших по морю, могли прикрыть только волны. Так что надо было выбрать подходящую погоду, чтобы выдержать это невероятное испытание. Дело не только в сильных течениях: предстояло обойти сети, расставленные против несознательных граждан, остаться незамеченным для прожекторов, камер наблюдения, патрульных катеров, вертолётов, обойти военные базы подлодок…

И вот наступил решающий вечер. Солнце садилось. «Море для моей цели выглядело превосходно: волны около трети метра высотой, спокойно катящиеся, стабильные, насколько хватал глаз, – пишет Патрушев. – Такой же прогноз погоды дали на ближайшую пару дней. Я сполз в пахнущую тиной воду оросительного канала. Вода была солоноватой – канал соединялся с морем. Нырнул и тихо поплыл, гребя руками брассом, ногами в свободном стиле. Проплыл таким способом метров сто, едва показываясь из воды, затем осторожно высунул голову наружу. Огоньки сигарет и голоса были позади. <…>

Теперь я остался с опасностью наедине, без всякой подстраховки. Включился первый прожектор. Он хлестнул море подобно щупальцу гигантского осьминога. Я глубоко нырнул, чувствуя, как растёт давление в ушах. Все мои тренировки, испытания на пляже будто бы испарились. Вынырнул на поверхность, задыхаясь. Если так реагировать на каждый прожектор, далеко не уйти. Напомнил себе: просто лежать чуть-чуть под поверхностью воды, распластавшись, как медуза, чтобы сберечь силы и не быть обнаруженным. Почти тотчас же луч прожектора опять прошёл надо мной. Я нырнул, на этот раз не столь глубоко. «Медуза, – повторял себе, – медуза». В промежутках между ныряниями быстро плыл, чередуя свободный стиль и движение на спине».

То, что сделал Пётр, было настолько невероятно, что турки ему не поверили и полтора года держали в тюрьме, добиваясь признания, что он советский шпион. Следствие вели по полной программе, от конвейерных допросов без сна и еды до имитации расстрела. О чём можно думать в таких условиях? Пётр взялся за турецкий язык, имея в руках русско-турецкий словарь и несколько бульварных журналов. В словаре было 30 тысяч слов, и узник поставил цель запоминать по триста слов ежедневно. То есть программу рассчитал на три месяца. Он всегда ставил себе почти невыполнимые задачи. И скоро уже мог разговаривать со следователем по-турецки…

Что ж, в конце концов и чиновников порой удаётся убедить в своей правоте. Патрушева отпустили. А он к тому времени овладел ещё и английским языком, и со временем стал гражданином Австралии. Через шесть лет после побега вёл передачи Би-би-си в Лондоне, а потом на радио «Свобода» в Мюнхене. Причём языком овладел так, что работал даже переводчиком-синхронистом на многих международных конгрессах и симпозиумах. Именно он переводил встречи австралийского премьера с Горбачёвым, а потом и Путиным.

В 1990 году, когда в России наступили перемены, Пётр Егорович приехал на родину. Только что в стране отменили смертную казнь, и он надеялся, что и его расстрельный приговор тоже отменили.

Но после прилета его задержали в Шереметьеве на несколько часов, не разрешая ни с кем встречаться. Потом освободили безо всяких объяснений. На прощанье только сказали: «Видите, перестройка работает».