– На тебе травки свежей, – сказала ему Мать Тереза, протягивая пучок сорванной травы. Она незаметно ухаживала за Искариотовым, рвала ему зеленую травку и даже молоденькие цветы, добывая их по дворам и мемориалам. Он был для нее чем-то вроде раненого индейского вождя. Искариотов бережно пересадил муравья на тонкую метелку, и Марии Терезе показалось, что муравей тоже заискрился.

– А ну-ка идите нахер отсюда! – раздался истошный вопль с верхних этажей. Но никто не обратил внимания, только круглолицая женщина с полными руками, вытряхивавшая покрывало в окне, остановилась передохнуть и неестественно вывернула наверх голову.

– Сейчас бомжей часто используют для фотосессий в уличных условиях. Вот они и ждут, когда их пригласят на фотосессию. Они олицетворяю ненависть к богатым и сытым, как бы такие чувства вызывает в них мир, в котором они оказались, – назидательно сказал кто-то, и снова заурчала электробритва.

Искариотов повернулся на бок, приняв позу римского патриция, и продекламировал:

Увечны они и горбаты,

голодны и полуодеты,

глаза их блестят на закате,

сердца их болят на рассвете!

– Артисты! Может быть, их покормить? – спросила какая-то сердобольная женщина деверя, который явно загостился у них по дороге в Якутск.

– Еще чего, их кормят только после съемки, – возразил ей муж и звякнул посудой, наливая деверю.

– Иначе им трудно войти в образ, однако, – согласился родственник.

– Ты им еще игрушки в песочницу принеси, – сострил муж сердобольной женщины, когда мучительно выдохнул и закусил стрелкой зеленого лука…

Спустя полчаса к двенадцати маргиналам, заселившим детский уголок, выдвинулась дворовая делегация. Возглавил ее Сергей Петрович, который носил спортивные шаровары с такими широкими красными лампасами, что издали мог сойти за итальянского генерала от жандармерии. Он собирался предложить всей достойной компании переместиться через двор ближе к метро, в котором действительно проживали потомки Раскольникова и куда на них приходят поглазеть туристы.

Но план Сергей Петровича не сработал, потому что Искариотов сделал выпад первым.

– Кто вы, добрый человек? – спросил он по-отечески и застыл с протянутой рукой. – И кто эти добрые люди, окружающие вас?

Сергей Петрович представился и пожал Искариотову руку. Назвались и остальные жители, и только шизофреник Сучьев предпочел скрыть свое имя, но его невольно выдала жена, бывшая стюардесса Лилька.

– Кто вы по профессии? – Искариотов спросил вполголоса, но с таким оттенком тепла, что «итальянский генерал» ответил с предельной искренностью:

– Я много лет вкалывал менеджером по продажам в обувном магазине, – и Сергей Петрович невинно улыбнулся.

– Прекрасная профессия! – обрадовался Искариотов. И дворовая группа поддержки облегченно заулыбалась, тронутая подкупающим отношением Искариотова.

– А скажите мне, хотя на это вопрос часто стесняются отвечать робкие или суеверные люди… Какую вы бы профессию выбрали, если бы не стали башмачником?

Сергей Петрович напрягся, а Лилька Сучьева с тревогой посмотрела на мужа – после романтических лейоверов она готовилась стать обыкновенной секретаршей.

– Я бы попробовал стать генералом авиации… Люблю я небо! – выдохнул наконец Сергей Петрович и с тоской посмотрел вверх, где среди облаков таял росчерк реактивного истребителя.

– Жизнеутверждающе, – похвалил его Искаритов, а Надюха Крупская захлопала в ладоши. – А какую профессию вы бы никогда не выбрали? Наверное, зубного врача или дрессировщика, мучающего несчастных приматов?

– Если честно, то я бы никогда не пошел на фирму, торгующую обувью. Пусть даже аутентичной итальянской…