«Я с нашими врагами не буду дружить», – вырвалось у казака.

«Так и быть, – неожиданно согласился Люц. – Корчмаря найди, скажи, что от меня пришел. Он скажет, что делать».

«Корчмарь, выходит, твой друг?»

«Тебе какое дело? Делай, что говорят».

«Не буду я тебя слушать. Сам знаю, что делать».

«Как хочешь, – отреагировал Люц, – только долго жить после этого не будешь. Погибнешь быстро, а перед тем, как погибнуть, все, что было в тебе казацкого, исчезнет».

«Я твоих угроз не боюсь. Что касается смерти, так я не раз и не два ей в глаза смотрел, даже призывал, чтобы она меня взяла, а она все не шла».

«Так это я ей и сказал, чтобы пока на зов не являлась. Ты, казаче, мне нравишься, смелый ты и решительный, а еще, мне нужен. Поэтому-то и живешь».

«Говорить можешь, что хочешь, да только я тебе не подчиняюсь».

«А вот это – неправда. Мы же с тобой договор заключили. И ты сам согласился на то, чтобы я к тебе являлся, а ты выполнял все то, что в договоре прописано…».

«Что-то я не помню, чтобы так было. Дуришь ты меня. Ой, дуришь!»

Только Люц не шутил. В следующее мгновение перед казаком в воздухе появилась рукопись, на которой казак расписался, да еще и кровью в том, что он согласен на все условия, да только Вернига Люцу не поверил.

«Ты мне можешь все, что угодно, показать, да только все равно я тебе не верю. Не подписывал ничего».

«Как же не подписывал? – притворно изумился Люц. – Ты же горилку пил?»

«Пил, а кто ее не пробовал?»

«Вот, кто не пробовал, тот со мной договора и не заключал, а ты, казаче, все дно быстрее хотел увидеть. Шинкарь, – тот свое имеет, как и я, с каждой кружки. Только ему ты платишь серебром и золотом, а мне – более ценной монетой».

«Это какой же?» – удивился казак.

«А ты не догадываешься? Харой и жизненной силой. Я охотно с каждой кружки такую плату принимаю. Людей много, пьют почти что все, а мне навар…».

«И когда же ты успел под себя этот промысел взять? Раньше вроде тебя в этих краях не было. Заезжий ты, как я вижу».

«Да, я гость из Европы. Впрочем, нас пока что тут мало. Конкуренции почти нет. Люди только в здешних местах непослушные. Там давным-давно со всем смирились, да все поняли, а тут – одни смутьяны. Хоть тебя взять. Ни кола, ни двора, ни сына, ни жены, только пистоли да сабля. Что за житье такое бесшабашное?»

«Зато вольное. Нет надо мной хозяина, – мысленно произнес казак и прикусил себе язык, подумав: – Как же это нет, если некоторые тут на эту роль претендуют».

Только эту мысль казак Люцу не направил. Чертяка же спорить не стал, только сказал:

«Все равно на ваши буйные головы вскоре управа найдется. Мы вас под себя возьмем. Откуда я прибыл там, знаешь ли, уже давно под нами все ходят, а тут непорядок – свобода, зато есть такие жирные барашки, на которых можно ездить и ездить. Ты, казаче, тому пример».

Хотел казак ответить резко, да сдержался.

«Чего не спрашиваешь, где корчмаря искать?» – донеслась до Верниги мысль Люца.

«И где?» – хмурясь, мысленно спросил казак.

«На запад тебе идти придется. Вначале в Черкассы заглянешь к одному приятелю моему. Там увидишь, кто он. Я подскажу, а потом на Белую Церковь свернешь, а там и до Бердичева рукой подать…».

После этого голос Люца больше Вернигу не беспокоил. Казак же, поразмыслив, решил для виду последовать совету Люца и направиться в Черкассы, а там уже посмотреть, что дальше делать. В Чигирине он знакомых казаков встретил, но стыдно ему стало. Не стал с ними говорить. Он вроде бы как и не воюет, делом казацким не занимается, опускаться стал, а был лихим казаком-молодцом еще несколько лет назад. Обидно Верниге за себя стало.