К вечеру добрался Омельян до деревеньки, которая возникла на правом берегу ниже Чигирина. Домов сорок притаились в зелени садочков на холме, а внизу шумел, катя волны, Днепр-Славута. Тут у одного из жителей Омельян и остановился переночевать. Он давно уже не пил, но по виду жители сразу определили, кто к ним пришел. Сабля да два пистоля четко выдавали в госте казака, но печать горилки в виде едва заметного опускания все-таки явно значилась на его лице. И уйти от этого пока что для Омельяна Верниги не представлялось возможным.

Ночевал Вернига в сарае. Там ему и приснился сон, в котором тень в виде темного мужчины приближалась к нему все ближе, окутывая саваном темных энергий. Вернига вначале говорил с тенью. А потом выхватил саблю и порубил ее и сеть, которую тень на него набрасывала, да только все без толку. Сабля не брала вязкие и темные энергии, окутывавшие казака. Разрезы, нанесенные саблей, затягивались, а к казаку тянулись руки тьмы, раздавался чей-то смех, как будто кто-то забавлялся с Вернигой. И этому кому-то очень нравилась неспособность Верниги что-то сделать и как-то за себя постоять. Проснулся Вернига в холодном поту. Видение исчезло, но чувствовал себя казак разбитым.

«Да, так дело не пойдет, – подумалось Омельяну. – Если так и будет продолжаться, всю силу точно потеряю. Надо что-то менять, но что?»

Ответа на этот вопрос у Верниги тогда не было. Как-то сам незаметно для себя казак снова заснул, погрузившись в тяжелую и тягучую дрему. В этом состоянии на него снова вышел Люц. Мысленно через сон приказал: «Будешь делать то, что я скажу. На Хортицу не пойдешь. С утра в Чигирин, а потом в Черкассы и в Киев направишься. Там тебе дело надо будет одно, а может, и два сделать. Справишься, так и быть, навестишь родные края. Не справишься, так никуда больше и не пойдешь…».

Вернига поумнел, да так, что Люцу решил не прекословить. Решил он до поры до времени не проявлять крутой нрав и свое несогласие. Утром, проснувшись, казак, перекусив, чем богаты были хозяева, приютившие его, отправился в путь, да не вниз по Славуте, а вверх. До Чигирина Вернига добрался через три дня. Шел бы дольше, но, о чудо, то ли Люц, то ли кто-то еще «подогнал» коня. Вернига, поймав коня, который мирно себе пасся, перед тем, как вскочить на него и двинуться в путь, даже поразмыслил: «Все в руки само дается. Не пойму, почему так происходит. То ли рогатые так сильны, что делают все, что захотят, то ли еще какой-то помысел в отношении меня есть».

В бога Вернига давно не верил, еще с того момента, как, понадеявшись на некую высшую силу, забыл сделать то, что нужно для удачной вылазки. Тогда его ранили, а лучшего друга, Васька Зарекшу, убили. Винил себя за это Вернига, даже батьке пожаловался: так, мол, и так, «верха» не помогают. Батька же, выслушав казака, несколько раз разгладил усы, прежде чем слово молвить. С какой-то необычайной ясностью смотрел он на Вернигу, а потом из уст повидавшего виды казака слетели следующие слова:

– Ты, казаче, где живешь, на небе или на земле? Если на земле, то у тебя есть сабля, пистоли и ружье, а, главное, голова. Она у тебя для того, чтобы смекать и тямыты, а не для того, чтобы лбом стенки пробивать или поклоны бить. Ты кто? Ты воин. Запомни: не позаботишься о себе, о тебе никто не позаботится.

Вернига тогда что-то пробовал сказать в свою защиту, но Семен его сразу же на место поставил, выслушав неубедительные доводы казака, а под конец беседы сообщил «по секрету»:

– Если хочешь стать характерником и прожить жизнь долгую, надейся только лишь на себя. Друзья, если смогут, то помогут. Учись воином быть всегда, особенно в мирной жизни, чтобы ты мог за себя постоять без сабли и без пистолей. И ты тут мне молнии из-под бровей не мечи, как норовистый конь ноздри не раздувай и не кривись, как будто что-то кислое съел, да все никак не придешь в чувство. Доживешь до моих лет, поймешь: в двух третьих случаев смерть наступает по твоей вине от того, что ты не готов, чего-то не учел, где-то не досмотрел или вовремя не сообразил…