– Джоанна, прекратите немедленно! – вмешалась гувернантка, прежде чем Эди успела ответить. – Ваша сестра приняла решение, я договорилась о работе в другом месте, и вы приняты в Уиллоубенк, что говорит о высоком уважении к вам, так как это заведение имеет превосходную репутацию. Миссис Каллоуэй приняла лишь нескольких девушек из тех, что подавали заявление.

Эди заставила себя говорить с легкостью, которой, увы, не ощущала.

– Ты сможешь там и рисовать, и изучать историю искусств, то есть заниматься тем, что любишь больше всего. У тебя, несомненно, появятся подруги, ты узнаешь много интересного, и твоя умная головка будет занята с утра до вечера, так что скучать не придется.

– Ну да, мне даже будет все равно, что там за окном: утро или ночь, – нахмурилась Джоанна. – Окошки там такие крохотные, что едва ли можно что-то разглядеть. Там всегда темнотища, а когда придет зима, будет еще и очень холодно.

– Что ж, – вздохнула Эди, – это ведь замок. Но попробуй взглянуть с другой стороны: наверняка жить в замке очень интересно.

Но и эти слова сестры не произвели на девушку никакого впечатления. Она скорчила гримасу и с тяжелым вздохом откинулась на спинку сиденья.

– Это все равно что жить в лондонском Тауэре, то есть в тюрьме!

– Джоанна! – одернула ее миссис Симмонс.

Но девушка с невинным видом распахнула глаза, похлопала ресницами и, повернувшись к пожилой даме, спросила с притворным интересом:

– Что? Разве Тауэр не тюрьма?

– Да, когда-то там была тюрьма, – согласилась гувернантка, поморщившись. – И если вы и дальше собираетесь вести себя подобным образом, то ваша сестра вместо Уиллоубенка может послать вас туда.

– Хм-м… – задумчиво протянула Джоанна, закатывая глаза. – Если бы она это сделала, то я прошла бы через Ворота предателей и… – Лицо ее просияло. – Это было бы забавно.

– Забавно… до тех пор пока не отрубят голову, – заметила Эди. – Будешь вести себя так в школе, и у миссис Каллоуэй появится такое желание.

Джоанна надулась в ответ, но промолчала, видимо, не в состоянии придумать что-то умное, поэтому продолжала хранить молчание, обдумывая план. Эди не сомневалась, что она соображает, какой бы еще аргумент привести в доказательство того, что школа – это никудышная затея.

Неудивительно, что девушка могла испытывать тревогу по поводу отъезда. Их мать умерла, когда Джоанне было всего восемь лет. Отец, занятый бизнесом в Нью-Йорке, решил, что ей будет лучше жить до замужества под опекой Эди, и сестры редко разлучались. Но Эди не могла вечно опекать Джоанну, как бы ей этого ни хотелось. Сидя в карете, она украдкой поглядывала на сестру, видела на ее красивом лице гамму разнообразных чувств и благодарила бога, что те физические недостатки, которые имелись в ее собственной внешности, никогда не будут мучить Джоанну. Нос у младшей ее сестры был скорее орлиный, нежели приплюснутый, с едва заметными редкими веснушками, а золотисто-рыжие волосы лишены того морковного оттенка, который так докучал Эди. И фигура Джо, хотя и стройная, имела более округлые и женственные формы, чем ее собственная, да и ростом сестра пониже.

И хотя набиравшая силу красота Джоанны доставляла радость Эди, в то же время побуждала действовать более решительно, чтобы оградить ее от возможных неприятностей. Она должна быть уверена, что с Джоанной никогда не произойдет того, что случилось с ней самой в Саратоге.

Она знала, что в Уиллоубенке Джоанна будет в безопасности, но вместе с тем ей страшно хотелось развернуть карету назад, и когда они почему-то остановились, она усмотрела в этом перст судьбы.