Я повернулся, чтобы пойти в свою комнату.

– А, солнышко, – начала мама крайне подозрительным небрежным тоном. – Я знаю, что у тебя много домашней работы, но я записала тебя в команду спектакля «Пиппин».

– Мам, я ненавижу…

– Ненависть – слишком сильное слово, мистер, – она вылезла из-под стола и направилась к плите. – И тебе стоит проявлять больше интереса к театру. К тому же в спектакле играет Элизабет. Вдруг тебе удастся с ней поговорить, пригласить попить вместе кофе?

– Ни за что, мам, – я покачал головой, сдерживая вздох. – Даже не надейся.

После этого я всё-таки ушёл свою комнату. Закрыв за собой дверь, я прислонился лбом к холодной и гладкой деревянной поверхности.

Не знаю, что хуже: когда твоя мама ведёт театральный кружок в твоей собственной школе, когда твоя мама знает тебя достаточно хорошо, чтобы догадаться, в какую девушку ты влюблён уже целых три года, или когда твоя мама достаточно расчётлива, чтобы попробовать свести тебя с этой девушкой, и достаточно оторвана от реальности, чтобы воображать, будто эта красивая и во всех отношениях идеальная девушка уделит тебе хоть минуту своего времени, если только речь не идёт об угрозе ядерного апокалипсиса.

Как бы там ни было, теперь мне придётся торчать в театральном кружке, раскрашивая декорации и пытаясь не выглядеть полным ослом в глазах Элизабет.

– Ну почему, почему, почему? – застонал я, с каждым «почему» ударяясь лбом о дверь.

– Дорогой, – донесся из гостиной нежный голос моей мамы, – если ты будешь колотиться головой о дверь, у тебя лоб сплющится.

– Спасибо, мам.

–Ты готов к сегодняшнему вечеру? – Ещё до обеда Девон успел спросить у меня двенадцать раз.

Это одно из преимуществ того, что твоя мама работает в школе. Ты можешь попросить её сделать так, чтобы твой лучший друг ходил с тобой на одни и те же занятия. Бонус: если твой суперкрутой друг всё время ошивается рядом, мало кто захочет тебя побить. Существенный минус: когда рядом всё время ошивается твой суперкрутой друг, притягивающий взгляды всех девчонок, ни одна девушка тебя не заметит. Ну и ладно. Может, я найду себе девушку, когда мне будет тридцать. Или когда попаду в дом престарелых. Рано или поздно мне же должно повезти, правда?

– Значит, план в силе? – снова спросил Девон, когда мы вышли из школы.

Я повернулся к нему, чтобы поинтересоваться, что именно я, по его мнению, должен был запланировать, но в эту самую секунду из школьной двери на тротуар выпорхнула Элизабет. Не хочу звучать глупо – или влюблённо до одури, – но клянусь, когда Элизабет идёт, она прямо-таки скользит над землей. Как будто невидимый ангел-хранитель таскается за ней с гигантским вентилятором, чтобы великолепные светлые волнистые волосы Элизабет развевались. Её глаза сияют, словно она украла с неба звёзды и носила их вместо контактных линз. Вот только она бы никогда ничего не стала красть, потому что она была из тех девушек, что вечно спасают щенят, собирают благотворительные взносы на нужды театра и помогают заблудившимся туристам выбраться из лабиринтов Клинтона на Манхэттене.

Элизабет Уик – само совершенство.

– Закрой рот, дружище, – Девон вернул мою отвисшую челюсть на место. – Так ты ни одну девчонку не привлечешь.

– Да какая разница, что я делаю, – покачал я головой и взъерошил волосы, которым, кстати, действительно требовалась стрижка. – Элизабет всегда будет думать, что я просто придурковатый сын её любимой учительницы.

Один из баскетболистов уже кадрил Элизабет через решётку, закрывающую окна на первом этаже. Руки его лежали на металлических прутьях, и он подался вперёд, нависая над Элизабет так, словно она была его контейнером для завтрака. В невесть какой раз я пожелал, чтобы я был… скажем, баскетболистом. Носил бы чудную куртку с огромными буквами и был бы достаточно крутым, чтобы заговорить с Элизабет Уик и без запинок выдать фразу, которая будет хотя бы отдалённо звучать по-английски.