– Тут в опричнине тоже не просто выбиться в люди, – как-то пожаловался Малюта своему новому товарищу. – Тут все ближние к царю места уже заняты такими же худородными людишками. Они мёртвой хваткой держатся за царскую милость, нас к государю и на пушечный выстрел не подпустят.

– Не ропщи Григорий Лукьянович, авось выслужишься.

– Доколе ждать, сил нет.

– Да ты ведёшь себя не правильно.

– Ты о чём?

– Ты хочешь сразу пред царские очи явиться и получить царёву милость, а нужно зайти с другого бока, – посоветовал Василий Грязной.

– Это как?

– А ты приблизься сначала к кому-нибудь из видных опричников. Стань им верным человеком, а потом через них и подвинешься ближе к царю.

– А ты Василий Григорьевич голова, – обрадовался Скуратов.

– Я плохому не научу.

– А к кому следует приблизиться?

– Выбирай самого могущественного.

– Их же двое, Алексей Данилович Басманов, да Афанасий Иванович Вяземский. Они сами постоянно бодаются за царскую милость.

– Станем на сторону Вяземского, он сейчас ближе всех к царю сидит, а ему верные люди ой как нужны, чтобы удержаться на своём высоком месте, – предложил Василий Григорьевич.

Так и решим, – согласился с товарищем Малюта Скуратов.

На следующий день, уезжая с отрядом Василия Грязного в Ярославский уезд, для царского суда Малюта Лукьянович разжившись во время рейда двумя кафтанами из прочной бумажной ткани и толстого слоя войлока, богатой упряжью, да дорогим татарским оружием решил преподнести свою добычу князю Афанасию Вяземскому.

Князь Афанасий Иванович дары принял, смекнув, что в лице Малюты приобретает верного и преданного помощника. Поэтому решил приблизить этого безжалостного опричника к себе.

Ранним утром в келью к Малюте ввалился Василий Грязной.

– Спишь, уж солнце в три дуба, а ты дрыхнешь без задних ног.

– Так ведь только с Каринской заставы, только прилёг соснуть часок, – проворчал недовольный Скуратов. – Случилось чего?

– Вот тебе одежонка, – засмеявшись, Василий бросил к ногам товарища чёрную холщёвую рясу.

– Что это?

– Одевай.

– Ни как в монахи меня хочешь записать.

– Да будешь монахом при государе.

– Да ты, что смеёшься?

– Пока ты на кордоне дежурил, государь учредил при своей особе особый монастырский устав. Теперь будем жить монастырской жизнью. Архимандритом будет сам Иоанн Васильевич, при нём три сотни лучших монахов из ближних опричников.

– Ты то в монахах?

– А то.

– Стало быть, и я тоже?

– Я постарался, замолвил про тебя государю словечко. Напомнил про твои службы. Так вот ты теперь в царском монастыре пономарь. Заметь не простой монах, а при должности. Так что цени царёву милость.

– Спаси Христос тебе Василий Григорьевич, – облачаясь в сутану, благодарил товарища Малюта. – Бога за тебя буду молить.

– Да и князь Афанасий Вяземский руку приложил, – добавил Грязной.

– И за него молиться стану, – перекрестился Скуратов, радуясь в душе, что угодил всесильному опричнику с подарком.

– Поспешай на службу пора.

В слободской церквушке, куда с трудом вмещалось близкое царское окружение, проводилась церковная литургия.

Занятый делами в Александровской слободе и расправами над неугодными боярами и воеводами царь совсем не уделял внимания военным делам. А дела в Прибалтике шли с каждым днём всё хуже и хуже. Русские войска терпели поражения. Не внушала радости и обстановка на литовских рубежах.

– Почто печален царь-батюшка, неужто опять твои воеводы не шлют из Ливонии хороших вестей?

– Эти паршивые изменники только и думают, что о своём прибытке, а о царской выгоде не пекутся, – грозно молвил Иоанн Васильевич.

– Истину говоришь государь, – льстил царю Афанасий Вяземский. – Сколько ты для них сделал, собрал такое воинство со всей земли русской и вверил им в управление, а они не могут разметать этих ничтожных ливонцев да литвинов. Они от одного вида наших войск должны разбежаться, а бездарные воеводы медлят. Трусы они и не ценят твою милость.