Когда вы говорите, что видите, весьма полезно выражаться позитивно, а не подчеркивать негатив. Признайте достижения, прежде чем говорить, что еще осталось сделать. Вместо: «Я вижу, ты еще не закончила уборку», можно сказать так: «Я смотрю, почти все машинки и кубики уже убраны! Осталось убрать только грузовик с прицепом и несколько частей железной дороги».

Предполагается, что мы, родители и учителя, будем бесконечно терпеливыми с детьми. Глубоко вдохнуть и выдохнуть, досчитать до десяти, представить мир во всем мире. Это нереально! Мы люди, а не роботы. Это плохая идея – притворяться спокойным, а потом взорваться (большинство из нас в конце концов взрываются).

Иногда полезно показать или рассказать ребенку о том, что чувствует другой человек. Детям нужно знать, почему родители или учителя приходят в ярость или расстраиваются. Им очень трудно разобраться в том, что происходит, если мы не описываем словами свои эмоции.

Когда вы описываете свои чувства, то не только делитесь с ребенком полезной информацией, но и формируете словарь эмоций, который он может использовать, когда разозлится, расстроится или испугается.

Я гладил рубашку, когда Джейми попросил помочь ему сделать бутерброд с арахисовым маслом и джемом. В другой день я бросил бы глажку и отправился помогать, выключив утюг и поставив его так, чтобы Кара не достала. Но в этот раз я понял, что не хочу этого делать, и сказал:

– Меня будет раздражать, если я сначала не закончу гладить рубашку. Я помогу тебе сразу же, как только поглажу рукава.

– Хорошо, папа, – спокойно ответил Джейми и остался стоять рядом, наблюдая, как я глажу.

Раньше, до нашего семинара, мне бы не пришло в голову поделиться с ним своими чувствами. Странно, что я не научился говорить такие вещи, как «я расстроен, я раздражен», до тридцати четырех лет, а мой сын уже в четыре знает, что это. Да он на голову выше меня!

Когда мой сын Дэн был маленьким, у него отсутствовало чувство страха. Мои попытки внушить ему чувство собственной смертности отскакивали, как горох от стенки. Когда он подходил близко к краю обрыва, я часто предупреждала его, что можно упасть: «Ты упадешь и разобьешься».

Что он мне обычно отвечал? Легкомысленное: «Не упаду».

Было бы лучше сказать ему: «Я очень боюсь, когда вижу мальчика на самом краю обрыва. Я переживаю, что он упадет и сломает кости! Ты можешь доходить до этой точки, но не дальше».

Со временем я так и стала поступать. Если сын пребывал в покладистом настроении, он легко соглашался. Если нет, я просто перемещала его в безопасное место! Его нельзя было убедить поберечься, но он все же приспосабливался к своей нервной матери.

С тех пор как у меня появился второй ребенок, в моем доме поселились Каин и Авель. Когда Бенджамин бил Изабель, я сходила с ума. Обычно я начинала выкрикивать все, что приходило мне в голову: «Не толкай сестру! Она совсем маленькая! Ты поранишь ее! Это подло!» Сын реагировал неподобающим образом, иногда он просто смеялся мне в лицо.

Но на этой неделе я стал описывать свои чувства: «Когда я вижу, как один ребенок бьет другого, я очень расстраиваюсь».

Должна признать, это сработало! Он не смеялся и не убегал. А вчера вечером, перед сном, он поделился со мной своими чувствами. Он начал прыгать в кровати и говорить: «Я… сердит… на тебя!» По одному слову на каждый прыжок.

Я догадывалась, почему. У Изабель была простуда, и она целый день провела у меня на руках. Я сказала Бенджамину: