— По беспределу надо ответить. Бабки вернуть. Сегодня в четыре в «Якоре» на центральной набережной. Шпик по-хорошему предлагает решить, наверх пока не сообщает, поэтому не советую фуфлить.

— Не, не канает. Когда мне надо было, я к нему на стрелку пришёл. Теперь ему надо, пусть он ко мне приходит. В восемь, у памятника Пушкину на бульваре.

Бобики заржали.

— Ты не понял, Хулиган, — угрожающе хрустнул шеей тот, что справа, и сделал шаг вперёд. Данила шагнул ему навстречу, заметив, как едва уловимо дёрнулась рука в кармане второго — сработала наизготовку выкидуха[3] с коротким лезвием. Прирезать такой, это навряд ли, а вот разукрасить — легко. — Пока ты казёную кашу жрал, Шпик поднялся, и ты с ним больше не ровня. Поэтому приедешь ты. В четыре. В Якорь. А не приедешь, — медленно провёл пальцем по шее, — кирдык тебе.

— Нет, это ты не понял: в восемь, у памятника Пушкину.

— Ну-ну... — усмехнулся бобик и, сплюнув жвачку Даниле под ноги, вальяжно двинул обратно к машине.

_________________________

[1] Ге́рыч (жарг.) — героин

[2] Порох (жарг.) — наркотик в порошке.

[3] Выкиду́ха (жарг.) — автоматический нож на кнопке с фронтальным выбросом клинка.

5. Глава 5

Кралась словно мышка, но когда уже добралась до своей комнаты, из Тёмушкиной спальни выглянула Оксана. Шепнула:

— Привет! Ты же сразу в институт собиралась?

— Репетицию перенесли на вечер, — пряча лицо за волосами, так же шёпотом соврала Маринка.

— А чего ты тогда так рано? Что-то случилось?

— Нет, просто мы с Катькой ходили на затон рассвет встречать.

— Делать вам нечего, — улыбнулась Оксана. — Ну ладно, досыпай. Тебя разбудить потом или сама?

— Сама.

Закрылась у себя, не раздеваясь рухнула на кровать. Прохладное покрывало принесло облегчение, но скоро нагрелось, и Маринку тут же начало мутить с новой силой. Изводил сушняк. Перед закрытыми глазами клочками всплывали воспоминания: подушка на коленях, половинка сердца в кулаке. Водка, отчаянное желание сдохнуть. Кирилл... Катька... И так больно от всего этого, что, кажется, это её сердце разбилось на те две половинки, которые уже не склеить.

Каким-то чудом получилось заснуть, но ненадолго. Кажется, только провалилась в блаженное забытье, как над ухом монотонно загалдело:

— Па-а-аиграем! Мариночка, па-а-игаем! С Тёмушкой па-а-аиграем...

— Тёмушка, ты зачем Мариночку будишь? — позвала из другой комнаты Оксана. — Не надо!

— Не-е-е надо будить Мариночку! Не-е-е надо! — тут же завёл новую пластинку брат.

— Правильно, не надо! Иди сюда, я с тобой поиграю.

Он ушёл и даже послушно закрыл за собой дверь, но проснувшаяся Маринка всё равно уже снова погрузилась в мучения. Голова раскалывалась, во рту всё ссохлось, но даже от мысли о том, чтобы встать и дойти до кухни становилось ещё хуже.

Снова нахлынули воспоминания. Какой же он всё-таки гад... Почти год отношений перечеркнуть вот так просто, да ещё и с её лучшей подругой! Какой-то проклятый месяц не дотерпел, скотина! Да и как теперь поверить в то, что это было между ними лишь раз, тем более после того случая прошлой осенью?

Тогда, в начале прошлого учебного года, Маринка на неделю задержалась с возвращением из профилактория, а Катька за это время успела закружить с красавчиком третьекурсником. Хотя, как закружить — просто после общего сбора первого сентября институтский ансамбль пляски, принимая в свои ряды новых участников-первокурсников, по традиции устроил знакомство-чаепитие на кафедре. Чаепитие, ага... Короче, набухавшись, Катька с Киром перепихнулись в туалете. А на следующий день он её даже не узнал! То ли перебрал накануне, то ли тупо не запомнил с кем из первокурсниц замутил — не понятно. Но Катька особо и не расстроилась, наоборот, она тоже была в шоке от себя, поэтому рассказала о случившемся только Маринке, и то, по страшному секрету.