Обсуждать с Александром I вопросы войны и мира Паррот начал еще в 1804 г., на том этапе их дружбы, когда профессор стремился максимально расширить свое влияние на императора. Поводом тогда явилось обострение отношений между Александром и Наполеоном, провозгласившим себя французским императором, – оно было очевидно всем наблюдателям и заставляло говорить о скорой войне. Профессор же счел необходимым возвысить перед царем свой голос в пользу сохранения мира.

Он доказывал, что «две страны, которые таким огромным расстоянием разделены, по природе своей не предназначены к тому, чтобы друг с другом воевать, и если политика против природы идет, всегда тот наказан бывает, кто первым мир нарушил». В этом смысле Александр не должен отвечать на провокации Наполеона, который «зачинщиком быть не захочет», но «нуждается в войне, чтобы вместо ненависти сочувствие вызывать». Российскому же императору нужен мир, ибо Паррот подчеркивал его главную цель: «осуществить все благодетельные свершения, которые Вы для блага Вашего народа замыслили»[127].

Продолжить эти рассуждения Парроту выпала возможность уже в 1805 г., когда Александр I на одной из встреч сам заговорил с ним о внешней политике (скорее всего, это произошло 11 мая, в период подготовки миссии Новосильцева, которого направляли в Париж на переговоры с Наполеоном). Паррот так вспоминал об этом разговоре в позднейшем письме к Николаю I, написанном в октябре 1832 г.: «Император сказал, что он против этой войны, что он испытывает к ней величайшее отвращение, но что все его министры и его окружение в целом решительно выступают за нее. Он привел мне несколько причин, по которым противился войне, и спросил моего мнения. Оно полностью совпало с его собственным, и я лишь привел ему дополнительные резоны; я предсказал ему его будущие несчастья»[128]. Тогда Александр I попросил профессора поговорить с Чарторыйским, «главой партии, которой двигала национальная гордость», но их встреча привела только к тому, что князь, «соединявший внешнюю и внутреннюю утонченность с превеликой кротостью и хладнокровием, в конце концов, возможно впервые за время своей службы, вышел из себя и закипел от гнева».

Подтверждение того, что такие разговоры действительно имели место, присутствует в письмах Паррота к Александру I[129]; также косвенным свидетельством былых разногласий является весьма ограниченное упоминание о Парроте, которое Чарторыйский оставил в своих мемуарах (несмотря на то, что их прежде объединяли годы сотрудничества по университетским вопросам)[130]. На этом основании можно с доверием отнестись и к рассказанному профессором итогу общения с императором, который на их последней встрече в 1805 г. заявил: «Европа призывает меня на помощь, мои русские желают войны любой ценой. Я молод – как могу я противостоять упреку, который потомство мне сделает, что не попытался я освободить человечество от тирана? Возможно, и Вы, и я все-таки не правы»[131].

Поэтому в большом письме к императору от 10 августа 1805 г. Паррот уже исходил из того, что война неизбежна, хотя следствия ее, «даже самые блестящие, никогда не восполнят понесенного ущерба»: «Бонапарт, еще ни одного полка вперед не двинув, уже полностью политическое положение России переменил, ибо прежде она в распрях на юго-западе Европы только как союзница или третейский судья участие принимала, а теперь главную роль играет и вынуждена сама себе союзников искать». Тем не менее эти коалиции для России вредны, и «вообще все трактаты, касающиеся возможной войны, суть заблуждение нравственное и политическое», ибо каждое государство будет в первую очередь думать о собственных интересах, а не помогать другим. Что касается грядущих боевых действий, то Паррот указывает, что, как бы ни был Александр I уверен в расположении к нему Пруссии, она должна будет выступить на стороне Наполеона, а потому против нее необходимо постоянно держать значительную армию. Однако план «как можно раньше Пруссию атаковать всеми силами российскими, дабы к миру принудить» (сторонником которого был Чарторыйский) является ошибочным, ибо он позволил бы Бонапарту прийти на помощь Пруссии и совместно с ней разгромить русскую армию. Главные же боевые действия, по мнению Паррота, должны произойти на юге, где Франция вступит в европейские владения Турции, чтобы оттуда непосредственно угрожать России, которая, дабы предотвратить такую возможность, должна направить одну из своих армий на границы с Турцией и заручиться поддержкой английского флота