Пальцы гладят изгибы, неровности, а мозг лихорадочно перебирает воспоминания. Высокий маяк как колпак для ночной свечи. Мамины аплодисменты. Супница с весёлой собакой на дне. Мамино выдавленное сквозь смех «кто быстрее вычерпает суп и позволит собачке дышать». Мельница. Мамина тоска, ведь он слепил ту самую, на которой она раньше жила. Телега с покосившимися колёсами. Мама, с восторгом предлагающая подавать в ней варенье на стол. Шкатулка в виде подсолнуха. Мамино удивлённо-восторженное спасибо за так давно недаренные цветы.

И каждый раз папино недовольство: взгляд, полный презрения, губы, сжатые в тонкую полоску, сморщенный нос и лекция «головастый парень тратит своё время на грязь, как свинья вонючая». Упрёки, намёки, прикрикивания, угрозы. Слышал ли он от отца что-то другое?

– Тупее бы и не родился, – тянет Андрес, взъерошивая рыжие волосы.

Как он мог быть так слеп? Всё, что хотел от него отец, – престижная специальность, дипломы с отличием, дом в Саррии… Достичь того, чего не смог он сам, так сможет ли Андрес? Сможет ли посвятить себя учёбе, карьере, зарабатыванию денег? Сможет ли заслужить хотя бы одно «я горжусь тобой»? Ответов на эти вопросы нет, как и на тот, что был в анкете. Он будто маленькая гирька, которая должна нарушить равновесие рычажных весов своим выбором.

Андрес решается. Включает свет над столом, собирает осколки с пола, сметает их веником, который украдкой удаётся добыть из кладовки, убирает маленький кактус в сомбреро, берёт в руки телефон и делает сотни кадров. Щёлкает камерой, выкладывает объявления одно за другим, продаёт мечту всего за два евро – меньше стоимости кружечки кофе. Щёлк. Щёлк. Щёлк. Ваза с эффектом вмятин от пальцев подставляет белоснежные бока телефону. Клац. Клац. Клац. Горшок в виде кита выставлен на продажу.

Андрес справляется за два часа. Двести пятьдесят четыре евро – столько стоят осколки гончарского сердца. Андрес смотрит на объявления пустым взглядом, машинально листает их пальцем, прокручивая ленту от начала к концу и обратно. Полки снова прогибаются под тяжестью изделий из глины. Андрес сворачивает Wallapop, открывает браузер и торопливо, словно боясь обжечься, печатает в поиске «Автономный университет Мадрида». Теряется в требованиях, условиях поступления, составляет план подготовки к экзаменам.

Горло пересыхает, будто стягивается невидимой петлёй от каждого слова. Ручка настойчиво обводит первый пункт плана: уволиться из мастерской. Будто выдавленный круг возле единицы может облегчить задачу.

– У взрослых нет времени на глупости, – повторяет Андрес слова отца, мучительной болью пронзающие тело.

Он ложится в кровать, накрывается одеялом с головой, не желая больше никогда выходить за пределы спасительного покрывала. Не отвечает на тихий стук матери, не открывает дверь воплям отца. Не спит. Лишь молча смотрит, как луна сменяется солнцем, слепящим до слёз, а не открывающим новый день тёплым лучиком.

Тошнотворные запахи томатов, чеснока и обжаренного хлеба проникают даже через плотно закрытую дверь. Андрес с трудом выкатывается из одеяла, трёт покрасневшие глаза, забегает в ванну, пытается смыть мерзость родительского завтрака со своего лица. Возвращается в комнату, хватает рюкзак, набирает в лёгкие побольше воздуха и сбегает. Ноги впрыгивают в старые кеды, а в спину летит рык отца:

– Не сдашь анкету – не возвращайся!

Андрес не отвечает. Уличная свежесть приносит облегчение, стирает тошноту. Андрес пинает маленький камушек под ногами, преследует его до самого кафе «Жизнь», которое так и манит горячим шоколадом с перцем чили, свежими чуррос и надеждой. Андрес смотрит на плющ, увивающий колонны под вывеской, разглядывает жёлтые лампы сквозь высокие окна. Отворачивается. Уходит. Идёт полупустыми улицами, заглядывает в окна, ловит чужие улыбки, слёзы, ругань, объятия. Внутри отчего-то пусто, словно бездна вытянула эмоции, оставив после себя тоскливое ничего.