– Мама… – испуганно тянет Люся, протирая глаза не то от подступающих слёз, не то от недоверия. – Мам! Нас ограбили!

Осознание вопиющей несправедливости жизни пробивает её на слёзы. Люсенька спотыкаясь бежит на кухню, уверенная, что грабители не стали бы мыть посуду перед уходом. Лариса Викторовна обтирает руки полотенцем и элегантно садится пить чай из фарфоровой кружечки. На столе уже ждёт вазочка с миниатюрной ложечкой для липового мёда.

– Выпрями спину, не тараторь, – недовольно отчитывает она дочь. – И не говори ерунды, нас не могли ограбить.

– Но мои медали… – Люся прекращает горбиться, говорит чётко, разборчиво, когда хочется просто кричать.

– Ах это… – Мама безразлично отмахивается. – Я их выбросила. Хотела в ломбард сдать, да там смотреть даже не стали. Дешёвка.

Дешёвка. Годы усердных тренировок, ненависти и подлости от соперниц, десятки травм и литры пролитых слёз действительно ничего не стоят. Как и она сама.

– Зачем? – Слёзы застаиваются в уголках, не смеют капать, когда им запретили.

– Зачем? – приподнимает выщипанную бровь Лариса Викторовна. – Затем, что ты подала заявление о переводе без моего разрешения. Тренер по плаванию, не смешите меня! Я не собираюсь кормить тебя до самой смерти.

Люся замирает, вспоминая: да, ей предлагали. Она тогда посмеялась и сказала, что мама её убьёт – лучше остаться на экономическом. Видимо, Олег Викторович решил иначе. Люся прогрызает губу до крови и даже не пытается спорить. Бессмысленно, бесполезно, болезненно.

– Что, молчишь, а? Стыдно стало? В глаза мне смотри!

Люся смотрит. Недолго, конечно. Этот острый злобный взгляд выдержать трудно, почти нереально. Люся смотрит на маму, смотрит в окно на зеленеющую листву. Там всё так же дует ветер, всё так же светит солнце, всё так же клюёт крошки воробей. Только в Люсиной жизни больше ничего не будет так же. К двадцати одному году Людмила ненавидит мёд, не надевает купальник и резиновую шапочку, живёт от маминого одобрительного кивка до её же горделивой улыбки.

Солёные, жгучие слёзы медленно заполняют плавательные очки, чтобы водопадом прокатиться по морщинистым щекам. Хочется сжаться в комочек, обнять себя, спрятаться от мира и спросить «почему». Почему столько лет она потратила, чтобы мама улыбалась? Мама улыбалась, а Людмила каждую ночь рыдала в подушку. Мама улыбалась, а Людмила Павловна выдавливала улыбку в бухгалтерии. Мамы давно нет, а Людмила Павловна вновь вытирает слёзы, поливает ими иссохшее поле мечтаний и желаний.

Слёзы текут каждый раз, когда она ныряет. Плыть совершенно невозможно – она врезается в канат, в бортики, в людей. Слёзы заканчиваются только тогда, когда Людмила Павловна приходит в бассейн каждый день – так у неё не остаётся сил, чтобы плакать.

Утром – к открытию, вечером – за два часа до закрытия. Вот новый план жизни Людмилы Павловны. Плыть, плыть, плыть. Грести, грести, грести. Тысяча метров, две, три. Брасс, кроль, на спине и даже баттерфляй – всё становится ей подвластно в воде. Заявка на «Золотую рыбку» отправляется в последний день. Жажда вновь услышать своё имя, заветное «на старт, внимание» и короткий, но острый как бритва свисток становится одержимостью.

Ютуб, рутуб, тренер – её помощники на пути к победе. Кафе «Жизнь», Молли и Бекс – её свободное время. Вся жизнь подчиняется одной цели – выступить и победить. Телефон складывает пропущенные сообщения и звонки в трёхзначные цифры – некогда. Друзья беспокоятся, волнуются и просят найти для них время. Раньше Людмила Павловна звонила сама, приглашала на чай, предлагала пройтись по парку.