Несмотря на все сложности в понимании столичной жизни, учиться и жить в Питере Додику нравилось. Чем дальше шла учеба, тем меньше оставалось у них пустых предметов типа латыни, греческого или истории. Их учили определять качество товара, вести бухгалтерские книги, определять выгодность сделки, учитывать и уменьшать накладные расходы. Одноклассники засыпали на этих «скучных» предметах, Додик же точно представлял, как он это будет делать там, дома, на предприятиях бабушки. Он очень хотел, чтобы она не просто похвалила – хотел, чтобы она им гордилась. На летних каникулах он с удовольствием возился с бухгалтерским учетом на лесопилке, мельницах и в лавках. Бабушка его и правда хвалила. А он учился еще упорнее. Большая золотая медаль, дающая звание коммерции советника и почетного гражданина Санкт-Петербурга, становилась все более реальной.

Нравилось Додику и то, что законы иудаизма в доме дядюшки соблюдались гораздо мягче, нежели в Бобруйске. К чтению Торы или соблюдению субботы относились, скорее, как к забавной фольклорной традиции, чем к важнейшему обряду веры. Долгие чтения Свитка на праздники, во время которых Додик мужественно боролся со сном, здесь отсутствовали. Не было и многих установлений, строго соблюдавшихся в провинциальном Бобруйске. Его чаще спрашивали о том, хорошо ли он спал, а не о том, помолился ли он утром. Додик начинал постепенно входить во вкус столичной жизни.

Бабушка высылала на его содержание каждый месяц сорок рублей. Сумма немалая. Первые годы дядюшка брал деньги себе, выдавая ежедневно несколько копеек мальчику на карманные расходы. После бар-мицвы, праздника совершеннолетия, все стало иначе. Дядюшка брал из этих денег десять рублей за стол, остальное отдавал самому Додику.

Первое время он просто не знал, куда можно деть такие деньжищи. Но потом все пошло на лад: Додик полюбил обедать в модных столичных трактирах, которые здесь на европейский лад называли кафе. Стал бывать в театре, опере, синематографе. Хотя оперу так и не полюбил – уж слишком искусственно там все было. Да и не поют нормальные люди, а разговаривают. Вот драма и комедия понравились больше, особенно там, где рассуждали о жизненных вопросах, а не на всякие умные темы.

Да и сам театр – пышный, шумный, важный и одновременно легкий – привлекал невероятно. Однажды Додик поделился с дядюшкой своей мечтой стать драматическим актером, играть на сцене. Он даже прочел монолог Гамлета, особенно полюбившийся ему. Дядюшка внимательно выслушал его, а потом сказал:

– Давид, ты уже не мальчик. Подумай, что за жизнь у актера? Не жизнь, а мука. Он зависит от режиссера, инспектора, директора. Живет в постоянных интригах, с маленьким жалованием. Меньше, чем бабушка присылает тебе. Ты хочешь такой судьбы? А ведь это самые успешные актеры. Великими, известными всей России, становятся единицы. А сколько среди них спившихся, погибших? Это только из зала их жизнь кажется праздником. Ты понял меня?

– Понял, дядюшка.

– Вот и подумай, такую ли судьбу желаем для тебя мы, да и ты сам.

Додик согласился с дядюшкой, но в душе осталась какая-то зарубка. Этот мир, пусть совсем не такой праздничный, как ему казалось, продолжал манить его. За долгие годы жизни в доме бабушки, да и дядюшки, Додик привык соглашаться. Проще было потом все сделать так, как он сам считал правильным. А от спора и крика только горло сорвешь и хороших людей огорчишь. А оно надо? Не надо. Потому и не спорил. Подумал и решил, что театр подождет. Сначала он станет таким же богатым, как бабушка. А уже потом создаст свой театр, где будет играть главные роли.