– Учитель, – сказал я. – Третьего класса.

– Ой, милашка, – опять заржал он. – Шел бы ты, парень, куда подальше, а?

У меня были карманные часы – еще от прадеда остались, того, который укладывал последние звенья трансконтинентальной железной дороги. Семейная легенда гласит, что он присутствовал при забивке последнего золотого костыля. Я извлек часы из кармана и покачал ими перед носом у Блокера.

– Видишь штучку? Шестьсот долларов стоит, если не все семьсот.

– Это что, взятка? – Блокер снова расхохотался. Любил он поржать от души. – Мужик, я слышал о людях, которые с дьяволом заключают, там, всякие сделки, но впервые встречаю придурка, который пытается всучить взятку, чтобы попасть в ад. – Теперь он смотрел на меня с искренним сочувствием. – Тебе кажется, будто ты знаешь, куда лезешь, но я тебя говорю: ни хрена ты не знаешь! Я сам лично видел, как в июне в районе Индиан-Спрингс термометр зашкаливал за 170 градусов[3]. Мужики и покруче тебя рыдали. А ты, братуха, совсем не крут. Мне даже не надо к тебе под рубашку заглядывать, чтобы представить твою якобы мускулатуру, подкачанную в физкультурном зале. Ты не долго протянешь в Большой Пустоши.

– Дай мне хотя бы попробовать. Если ты скажешь, что я не тяну, я тут же уйду. А часы все равно возьми. Просто так, – сказал я.

– Все ты врешь, хрен конторский.

Я смотрел на него. Он тоже смотрел на меня.

Долго смотрел, внимательно.

– Нет, ты не врешь, – удивленно вырвалось у дорожника.

– Нет.

– Отдашь часы на хранение Тинкеру? – Он ткнул пальцем в направлении толстенного негра в рубашке, завязанной узлом на пузе. Он сидел неподалеку в кабине бульдозера и прислушивался к разговору, поглощая фруктовый пирог из «Макдоналдса».

– А ему можно доверять?

– Издеваешься?

– Тогда пусть часы будут пока у него. Пока ты меня не вышвырнешь, или я не вернусь в сентябре к себе в школу.

– А моя ставка?

Я указал на направление, смятое у него в кулаке.

– Подпиши эту бумажку.

– Нет, ты точно больной.

Я промолчал, думая о Долане и Элизабет.

– Начнешь с самой дерьмовой работы, – предупредил Блокер. – Будешь идти пешочком за грузовиком и засыпать горячим асфальтом дыры и трещины в покрытии. Не потому, что мне так понравились твои часы… хотя часики ничего себе, да… просто так все начинают.

– Согласен.

– Пока до тебя не дойдет, приятель.

– До меня уже дошло.

Блокер скривился.

– Нет. Ты пока ни во что не въезжаешь. Но скоро ты все поймешь.

Он был прав.

Первые две недели растянулись в сплошной кошмар. Я почти ничего не помню: только взмахи лопатой и жар горячего асфальта, который я закидывал в ямки, тщательно утрамбовывал и топал дальше за грузовиком – до следующей выбоины. Пару раз мы работали на Стрип, и я слышал доносившийся из казино звон автоматов, извещавших о выпадавшем джек-поте. Я уверен, что частенько эти пронзительные колокольчики звенели только в моей несчастной голове. Я поднимал глаза и видел Харви Блокера, который смотрел на меня с тем же странным сочувствием. Его лицо дрожало и искажалось в зыбком мареве, поднимавшемся от раскаленной дороги. Иногда я натыкался взглядом на Тинкера, который сидел под холщовым навесом, покрывавшим кабину его бульдозера, и тогда он вынимал из кармана прадедушкины часы и крутил их на цепочке, рассыпая веера солнечных зайчиков.

Почти все мои силы уходили на то, чтобы не хлопнуться в обморок. Держаться, несмотря ни на что. Я продержался весь июнь и первую половину июля, пока однажды – в обеденный перерыв – ко мне не подсел Блокер. Я как раз пытался есть сандвич, с трудом удерживая его в трясущейся руке. Иногда эта дрожь не унималась аж до десяти вечера. Все из-за жуткой жары. Либо дрожь, либо обморок. Но я думал о Долане и умудрялся держаться. Как – сам не знаю. Но у меня получалось.