Утром около хлева собралось еще несколько офицеров Лубенского полка. Было решено как можно дальше пробираться в глубь страны, чтобы в случае встречи с властями, уже гражданскими, нам не грозила передача нас пограничникам. Наши офицеры еще раньше узнали, что только пограничной охране было приказано возвращать беженцев обратно. Мы потихоньку, полями, прикрываясь заборами и кустарниками, обошли деревню и к обеду подошли к следующей деревне, находящейся еще далее от границы. На краю деревни мы постучались в одну хату и попросили за деньги нас покормить. Рослый крестьянин, говорящий по-русски, позвал нас в хату, и хозяйка приготовила нам завтрак из нескольких дюжин яиц. Мы были, конечно, страшно голодные, и такой обильный завтрак нас очень подкрепил. Сам же хозяин, видимо, послал кого-то за полицией – не успели мы закончить завтрак, как явилась местная полиция. Власти были с нами очень вежливы и на санях под конвоем отвезли нас в Кишинев, где передали местным властям. В Кишиневе, кто имел бессарабские документы, был отпущен домой. Дядя Витя и я под конвоем были отправлены в Тульчу, где находилась русская комендатура еще с начала войны 1914 года, комендантом которой был полковник Долгов. Он знал моего отца. От него я узнал, что в Рени находится группа кадет, которых румыны пропустили после боя под Канделем. Он советовал мне примкнуть к этой группе, так как судьба живущих в Тульче была неизвестной. Кадеты из Рени должны были быть отправлены в Югославию. Получив документы, я попрощался с дядей Витей и уехал, чтобы присоединиться к остальной группе кадет в Рени, которые жили в санитарном поезде, оставшемся еще после войны и стоявшем на запасном пути, недалеко от станции на берегу Дуная.

Командиром группы был капитан Ремер, который в Канделе командовал кадетами во время боя, когда они, лежа цепью, отстреливались от красных и отбили их атаку. С группой находился также полковник Гущин[119] с женой, который в нашем корпусе преподавал математику.

Когда корпус находился в Аккермане и румыны погнали нас обратно, он где-то спрятался и остался в Аккермане. Трагедия заключалась в том, что ответная телеграмма от Королевы директору пришла после того, когда румыны нас уже выгнали из Аккермана. Гонец был послан в Овидиополь, но корпуса там уже не оказалось, и ему было сказано, что часть кадет пошла с отрядом Васильева на север. Он поехал за ними и нашел их в Канделе после боя. Только тогда, по приказанию Королевы Румынской, кадет пропустили. Вся группа в Рени состояла из кадет первой роты. Из младших классов нас было только четверо. Жили мы все очень дружно и делились между собой последним. Я все это время работал на кухне. Поезд был прекрасно оборудован и состоял в полном порядке – большие пульмановские вагоны с удобными спальными местами, специальным вагоном-кухней, со всеми необходимыми приспособлениями, как прачечной, ледником и другими нужными для санитарного поезда помещениями.

В апреле пришло разрешение на наш отъезд в Сербию. Подали пассажирский вагон 3-го класса, и мы все в нем разместились. Вагон прицепили к поезду, который шел из Рени в Бухарест. Как раз, помню, на Пасху мы прибыли в Бухарест, где на станции нас встретил русский военный представитель в Румынии генерал-лейтенант Геруа. Нас построили на перроне, и кадеты, отличившиеся в бою под Канделем, были награждены Георгиевскими крестами. После смотра роты начальством русские дамы из Бухареста привезли для нас разные угощения. Из Бухареста наш вагон был прицеплен к поезду, шедшему в Темишвар. Поезд шел по очень красивым местам, на станциях во время стоянок собирались цыгане и играли на своих инструментах. Мы ехали по местам, не тронутым только что законченной войной, – здесь всего было вдоволь. В Темишваре наш вагон был прицеплен к поезду, шедшему уже в Сербию. В тот же день мы встретились в Панчево с кадетами, уехавшими из Одессы на пароходах, там же я встретил своих однокашников и был зачислен в пятый класс. Вскоре корпус был переведен в Сараево.