Приезжие увидели, что в Советском Союзе живут не дикари, а обычные люди, которым интересен мир вокруг. А жители Советского Союза, в свою очередь, убедились на собственном опыте, что слово «иностранец» – не синоним слов «шпион» и «враг».

Вместо подозрительности и недоверия друг к другу у людей родилось взаимное чувство эйфории, на какое-то время и правда показалось, что весь мир охватил праздник. Фестиваль проходил на ура – в легкой, непринужденной атмосфере. Официоз и помпезность мероприятия сменялись творческими и открытыми для всех встречами.

На фестивале стал сильно повышаться интерес к иностранной массовой культуре и началось широкое распространение «западной» моды.

Тоня решила для себя:

– Буду в Москве до самого закрытия фестиваля. Хочу увидеть как можно больше интересного. Еще хочу поговорить с немецкими юношами и девушками. Это меня сейчас необыкновенно сильно интересует.

У москвичей была огромная жажда что-нибудь рассказать гостям, а языков не знал почти никто.

Наши люди неожиданно обнаружили, что эти ужасные буржуи, оказывается, нормальные и даже милые люди. Тоня замечала, как пожилые женщины подходят пожать делегатам руки.

– Сыночки, дорогие, будьте счастливы! – говорили эти женщины.

Тоня с радостью видела, что в трамваях москвичи уступают делегатам места:

– Вы наши гости, садитесь, пожалуйста!

На улице к Тоне обратился пожилой мужчина и, узнав, что она немного говорит по-немецки, попросил ее передать стоящему рядом с ним немцу, секретарю комсомольской организации из Восточной Германии:

– Все наши люди хотят мира.

– Девушка, скажите ему это, пожалуйста, – настойчиво попросил он еще раз Тоню.

Тоня ответила:

– Секретарь комсомольской организации и так это знает. Но мужчина не сдавался:

– Ничего, пусть услышит еще раз.

Все неформальные встречи и разговоры происходили по вечерам, когда делегаты уже были свободны от участия в официальных мероприятиях фестиваля.

Весь центр Москвы был заполнен людьми: по улицам и магистралям шли целые толпы людей, встречались на Красной и Пушкинской площадях, на площади Маяковского, на проспекте Маркса (сегодня Театральный проезд, Охотный Ряд и Моховая улица), у Моссовета… Встречи и разговоры шли всю ночь, до рассвета.

Спорили о еще недавно запрещавшихся в Советском Союзе импрессионистах, о Чюрленисе, Хемингуэе и Ремарке, Есенине и Зощенко. Происходили не столько споры, сколько первые попытки свободно высказывать свое мнение другим людям и отстаивать его.

Тоня по вечерам ходила гулять по Москве одна. В один из вечеров она пришла на Пушкинскую площадь. Тоня обратила внимание на то, что на площади люди окружили двух норвежцев, юношу и девушку в красных вязаных шапочках. Вместе с норвежцами москвичи пели известные им песни: «Два сольди», «Санта-Лючия», «Джонни», а потом попросили их спеть норвежскую песню.

– Я тоже пою, тоже танцую на площади, тоже разговариваю (конечно, с немцами) и даже кое-что перевожу по просьбе соседей-собеседников, – вспоминала потом Тоня. – А ведь я пошла гулять совсем одна и вначале чувствовала себя немного неловко. Но скоро чувство одиночества исчезло. Я даже довольна тем, что была одна.

Я, как и другие москвичи, получаю автографы. Ich liebe die UdSSR (Я люблю СССР) – пишет в мою записную книжку немец из Гамбурга. У немца-скрипача беру его домашний адрес и серьезно думаю писать ему после фестиваля. Очень, очень, очень хорошо! – не переставала радоваться Тоня. – В такие моменты начинаешь относиться к людям с особой симпатией. Мы умеем показать свои лучшие черты. Главное – полное единодушие, стремление показать и доказать, что в Советском Союзе живут хорошие люди, которые всех уважают, которые хотят со всеми дружить. Все происходит искренне, без какой-либо организации и совершенно стихийно. Это случается в каждом троллейбусе, в каждом автобусе, в каждой толпе, в центре которой находится иностранный гость.