Альберт провёл девочек сначала в свою комнату, где уже сидел Славка и высокий франтоватый парень с весёлыми глазами, тонкими усиками и с гитарой в руках.

– Мой брат Леонард! – торжественно представил его Алик. – Всерьёз прошу не принимать!

На что тот ответил шикарным струнным аккордом, низко склонив кудрявую голову, и почти пропел:

– Можно просто Лёнчик. Садитесь, девушки, не робейте!

Через пять минут Лариса и Таня смеялись, слушая несколько фривольные куплеты, болтали. Было хорошо и легко. А потом, постучав, в комнату заглянула мама и позвала «ребяток» к столу.

Светлым и радостным запомнился Ларисе этот именинный вечер. Все были такими милыми. Папа Альберта оказался невысоким, лысоватым и немолодым, с невыразительным лицом. Но чувствовалось, что он шутник, душа компании. Он выстрелил пробкой от шампанского в потолок и стал наполнять бокалы пенистым напитком, громко вопрошая:

– Ну, молодёжь, всем уже есть шестнадцать?

Лариса впервые в жизни попробовала спиртное, но, конечно, никому об этом не сказала. А вскоре стало ей так весело, так приятно кружилась голова, таким остроумным казалось каждое сказанное за столом слово!

Наверное, но только её повело от игристого вина. Потому что Лёнчик вдруг вскочил, двумя лёгкими взмахами салфетки вытер Танины ладошки, поднял её со стула и воскликнул:

– Всё, хватит жевать! Музыка, танцы!

Танцевали ещё в одной, третьей комнате. С лёгким шуршанием закрутилась бабина, зазвучало танго. Лариса, казалось, ничего не ощущала, только свои руки на плечах Альберта и его дыхание у своей щеки. Но всё же она услышала, как Лёнчик, танцуя с Таней, говорил игриво:

– Танюша! Вы слышите капель и видите, что солнце стало ярче, и понимаете – пришла весна. Но вы ещё её не чувствуете! А вот когда в вас будет каждая клеточка трепетать, томиться и просить чего-то безрассудного, тогда вы ощутите – пришла весна! Года через два-три вы поймёте, о чём я говорю.

Лариса понимала это уже сейчас. Пришла весна.

Широкий, хорошо освещённый проспект был почти безжизнен. И машина могла бы мчаться в это позднее время на полной скорости. Но пассажир, садясь в такси, предупредил: «Поедем спокойно, я не тороплюсь», и шофёр ехал теперь в своё удовольствие, наслаждаясь пустой дорогой, мягким шуршанием шин, лёгким ветерком в приспущенное окошко. От низошедшего на него чувства умиротворения ему захотелось обсудить с пассажиром слухи о грядущих, как будто, повышениях цен и денежных реформах. Но, глянув через плечо и увидев, что человек на заднем сидении задумчив и сосредоточен, решил не мешать.

Конец сентября – бабье лето, тёплый вечер, мелькание теней в жёлтых фонарных бликах за окном такси… Викентий Кандауров и видел это всё, и не видел, думая о своём. Поскольку поездка, из которой теперь возвращался, была деловой, он и думал о деле. Климова Лариса Алексеевна… Лариса Тополёва… Он читал её поэтические сборники. Муж погибшей объяснил: «Первая книга Ларисы вышла ещё до нашего знакомства, под её девичьим именем. Поэтому, взяв мою фамилию, она оставила себе псевдоним – Тополёва». Стихи Викентию неожиданно очень понравились. Словно бы простые и незамысловатые, они таили в себе нечто неразгаданное, тревожное, туманящее глаза и учащающее пульс. И ещё ему стало казаться, что он знал эту молодую женщину, свою ровесницу – да, им ведь обоим по 36 лет. Могли учиться в одной школе, летом ездить в один пионерлагерь, быть однокурсниками… Хотя, правда, они разные ВУЗы оканчивали. Но в принципе… Могли, например, влюбиться друг в друга! Викентий с гнетущей тоской вспомнил свою бывшую жену. Глупый, неопытный мальчишка-студент, принявший умелое кокетство за любовь! Десятью годами маеты заплатил он за скорое рождение ребёнка и за то, чтоб быть рядом с любимой дочуркой. И всё же, четыре года назад, получив развод, жена увезла девочку далеко, в другой город… Почему он не встретил в те свои юные годы Ларису! Он бы не смог не заметить её. Доброжелательная и ироничная, открытая и загадочная, весёлая и отрешённая – она была не такой, как все, выделялась. А там – кто знает? Может, и он бы ей понравился. Вот ведь муж её, Всеволод Климов, очень похож на него, Кандаурова. Одного роста – выше среднего, сухощавы и мускулисты, темноглазые, темноволосые, у обоих височки сединой тронуты, правильные, твёрдые черты лица. Вот только он, Викентий, носит усы, а у Всеволода ещё и борода – небольшая, в русском стиле. Так что, думал Викентий, окажись в своё время на месте Климова он… Странное это чувство – внезапная симпатия к незнакомому и уже неживому человеку. Как объяснить свой долгий пристальный взгляд на фотографию умершей женщины, невозможность отвести глаза от её глаз? Правда, и фото очень удачное: чуть сдвинув брови и склонив голову к плечу, Лариса Климова смотрит прямо и вроде бы серьёзно. Но в уголках губ и глубине глаз проскальзывает смешливый вопрос: «Ну что?..» Фотографию майор носил с собой – неизвестно, когда она может понадобиться в целях розыска. Но, возвращаясь домой, ставил снимок под стекло книжного шкафа, весь вечер поглядывал в ту сторону. Теперь, вспоминая свою первую встречу с Климовой, во рву, недалеко от платформы, он испытывал такую жгучую жалость! Безжизненное худенькое тело, руки ладонями вверх, согнутые в коленях ноги, густые тёмные волосы, залитые кровью… Викентий знал, что найдёт убийцу, и хотел только одного – поскорее!