Первая бомбардировка была полной неожиданностью для всех. Жуткий вой самолетов с черными крестами на крыльях, грохот падающих зданий, пыль, трупы… Все это было для Оксаны как какое-то кошмарное кино – только цветное, во вспышках взрывов. После этого в городе установили сирены, которые предупреждали о приближении немецких бомбардировщиков. Оксана при первых визжащих звуках опрометью мчалась в подвал, держа в руках заранее приготовленный плед и канистру с водой. Мама не любила прятаться в подвале и спускалась туда неохотно, а бабушка вообще наотрез отказывалась это делать, говоря, что Богу виднее, кого наказывать.

Впрочем, бомбардировки быстро прекратились. Город наполнился солдатами, ранеными и беженцами, которые просили подаяние на всех углах.

Как-то утром Оксану разбудили выстрелы. Вернее, сначала она не поняла, что это за звуки. Встала, вышла на балкон. Прямо под ней, по улице, бежали люди в зеленой форме и стреляли как будто из игрушечных ружей. С другой стороны в них тоже кто-то стрелял.

Вдруг из-за угла с грохотом выкатился танк. Остановился, покрутил башней и оглушительно выстрелил. У Оксаны зазвенело в ушах, и она поняла, что уже ничего не слышит. От соседнего дома повалил дым. Танк выстрелил еще раз – она не услышала звука, но поняла по сотрясению воздуха и вспышке. На этот раз снаряд взорвался где-то совсем рядом. Как будто в замедленном кино, из окна дома вылетел человек и, размахивая руками, рухнул на асфальт. В ужасе она увидела, как его череп раскололся, и на брусчатку вывалились розоватые куски мозга…

Это просто какой-то непрекращающийся ужас. Я не хочу. Я хочу, чтобы все было как раньше. Хочу, чтобы мама была доброй и красивой. Чтобы играла музыка. Чтобы приходили в гости красивые дяди и тети.

Мама думает, что я маленькая, что я ничего не вижу и не понимаю. Я все понимаю. Вчера я читала листовку большевиков. Они приказывают всем пройти регистрацию, иначе отправят в тюрьму. А сегодня я нашла в подъезде листовку ОУН. Они просили всех честных граждан воевать против оккупантов. Уходить в леса, отбирать оружие, стрелять. Интересно, я – честная гражданка? Не знаю. Я – честная католичка. Должна ли католичка держать оружие в руках?

ОУНовскую листовку я отнесла папе. Он сказал, чтобы я никогда не подбирала и не читала такие вещи.

Мама говорит, что, может, еще не все так плохо. Может, русские дадут работу. Что лучше русские, чем немцы. Я не знаю. Я не видела немцев, но русские мне не очень нравятся. Вчера я встретилась с двумя солдатами – они были пьяными и приставали к какой-то польской девушке, а она их совсем не понимала. Я тоже не очень хорошо понимаю их язык – он почти как украинский, но непонятный.

Русские солдаты разместились в казармах Стрыйского парка. А офицеров расселили по квартирам. Мама боялась, что к нам тоже кого-нибудь поселят, но пока обошлось. Офицеры мне нравятся больше, чем солдаты. Они веселые, не такие пьяные и от них хорошо пахнет одеколоном.

Мама пошла на регистрацию. Говорит, что ничего страшного. Она хотела узнать, надо ли регистрировать меня, но ей ничего не ответили, сказали только, что скоро откроют школу. А папа не пошел регистрироваться. И на работу он тоже не ходил. Сидел дома и свистел разные песенки из тех, что раньше играла и пела мама. А по вечерам они все время спорили с мамой за запертыми дверями кухни.

После одного такого спора мама позвала на кухню меня. Папа как-то странно на меня посмотрел и вышел. Мама долго сидела и смотрела мне в глаза, потом сказала:

– Оксана, ты уже взрослая.

– Да, мама.