После Домжура Миронов отправился к Ларионову. Он уже освоился у того в жилище. Мимо хозяина шагал деловито, едва обращая внимание, как на знакомую до мелких царапин мебель. Ларионов радовался и старался следить за возникшей в доме суетой, чтобы тупая боль в коленях, последняя спутница жизни, оставила его на время. А вместе с ней отползла бы не старость, нет, а та змея, чей яд превращает мужчину в старика из старца – бесполезность.

Как говорил один знакомый человек с Кавказа – отчего там люди долго живут? От воздуха? От травы? Ерунда. Старики тянут долго, оттого что они нужны долго. Там их не терпят, там к ним прислушиваются и слушаются!

Миронов и от природы был наделен, а в многочисленных жизненных упражнениях отточил до остроты наблюдательность в отношении окружающих его людей, но также он был оснащен простым и добротным механизмом, защищающим его нутро от излишней тонкости. Он умел копить наблюдения в памяти души, никак не поддаваясь им. Сперва дело. Так и тут, у Ларионова.

После Домжура скромный ужин он приготовил сам, водка им была принесена простая, «Русская». Выбор водки вызвал у Ларионова улыбку. Хорошо еще, что в нем видят человека, способного пить сивуху.

От Ларионова Миронов позвонил афганцу. С Куроем он связывал главную надежду на успех, считая, что Васе Кошкину и конторе вынюхать след журналиста окажется не под силу. А значит, и Руслану Ютову не под силу…

– У тебя что, к духам линия бесплатная? – все-таки вмешался в ход событий Ларионов. Он, видите ли, на звонках в Питер экономит, а тут Афганистан.

– Эта линия дорогого стоит, – туманно ответил Миронов, но принялся отсчитывать сотенные. Хозяин не возразил.

Поутру Андреич стал прощаться с Ларионовым. Тот приуныл, хоть и силился бодриться.

– Ну что? Опять на три года? Смотри, дочка мне пожелала еще в 2005-м Новый год отпраздновать, так что не затягивай.

– Ладно, Иван, судьба – не глазок, в нее не заглянешь. А со старостью бороться надо.

– Сам-то боишься Ее?

– Нет. И ни к чему эти вопросы. Боюсь не боюсь… Вот вернусь, и обсудим за чашкой водки.

– Добро. Веди свою битву. Есть там еще за кого биться, на Гиндукуше? – спросил бывший резидент советской разведки в Кабуле. Его белесые, покрытые рыбьей пленочкой глаза протиснулись сквозь тяжелые веки и в них отразилось беспокойство.

– Есть. Наших с тобой интересов там никто не отменял, – как можно увереннее постарался ответить Миронов.

– Да брось ты, Андрей Андреич. Тогда серьезно было, а теперь – как понарошку. Только пули настоящие. Что за порядок, когда ты из-под государства войну ведешь, а ему будто и дела нет. А то я не вижу.

– Государство – это я. Таков естественный путь навязанного нам развития. Запомни: когда над этой землей пронесется вихрь, порожденный известными нам антимарксистскими силами, и снесет пену, поднявшуюся за годы смуты, мое государство малое, если, дай ему бог, выживет, то готово будет присоединиться. Ко мне. А пока – стратегия выживания плюс финансовая основа. Есть у меня враг, товарищ и брат. Пока есть враг, старости не подступиться.

С тем Миронов и ушел, а Ларионов, стоя у окна, следил взглядом за тем, как тот пересек двор, и потом, уже когда товарищ пропал из виду, продолжил смотреть в пустоту колодца. Судьба – не глазок. Судьба – колодец. Глядящих в него врагов примиряет не общее горе, но общая черная вода…

Андрей Андреич устремился от Ларионова в Измайлово, на Щелковской сел в ждавшую его уже машину и выехал в район Балашихи. Там водитель-сосед долго петлял, следуя указаниям Миронова. Тот уверенно гнал «Ладу» в глубь леса, к верной, казалось бы, гибели – дорога по мере удаления от трассы все больше теряла устойчивость формы, пока совсем не пропала. Инженер очень секретного в прошлом КБ и одна из первых жертв конверсии был обязан Миронову не только машиной. После того как КБ перевели на производство кастрюль и вантузов, Андреич принялся щедро оплачивать его водительские и курьерские услуги… Каждый раз, предлагая работу, он имел сосредоточенный и даже сердитый вид, не допускающий возражений…