– Не знаю. Я не хотел заниматься тем, чем занимался он. Он никогда особо не интересовался тем, что я делаю, – отвечает Конрад.

Бросить учебу – это не единственный странный поступок Конрада. Следующие годы он провел рядом с матерью, состояние которой становилось все более плачевным. Она умерла, когда Конрад был в отпуске на Майорке. Ему тогда уже исполнилось 25. Печальную новость сообщила соседка: «Она просто не проснулась». Когда Конрад вернулся, мать уже похоронили. Он ее даже не увидел. «Ее тут же отправили в крематорий и засыпали пепел в урну», – проговорил Конрад, и мне почудилось в его словах что-то странное. Он рассказывал об обстоятельствах смерти матери так, что я не стал бы утверждать, будто за фразой «Она просто не проснулась» не скрывается суицид, о деталях которого либо Конраду не сообщили, либо он сам ничего не хотел знать.

После смерти матери Конрад отправился в путешествие по Австралии и Новой Зеландии и странствовал несколько лет. Там он познакомился с женщиной, но сбежал назад в Германию, когда стало ясно, что между ними все серьезно. Все, что осталось от семьи, – сводная сестра Ивонна, с которой Конрад дружен, но которая все так же живет за сотни километров от него. С тех пор Конрад поменял не одну работу. Был техником. Пока в конце концов не нашел место в планетарии. Ему было за 30, когда завязались отношения с Таней. Продлились они несколько лет. Они даже жили вместе.

– Ну, конец вы уже знаете, – заключил Конрад. – С тех пор ничего нового.

Он смотрит на меня усталыми глазами, словно рассказ снова напомнил ему, какой тяжелый груз он тащит и как много обломков разбитых надежд осталось позади.

Когда я фиксирую историю Конрада, мне с трудом удается описать ту атмосферу, которая царила в кабинете, когда он говорил. Хотя он поведал мне уже все существенные детали своей жизни, которые порядком озадачили меня, во время сеансов я совершенно не двигался и ничего не чувствовал, будто парализованный. События и годы пролетали мимо. Вообще-то было немало ситуаций, которые должны были бы вызвать целый пласт болезненных ощущений: тоска по отцу, пустые и лишенные человеческой теплоты и радости отношения с матерью; разочарование от того, что не получил образование; ранняя утрата родителей; неудачи в личной жизни. Конрад ищет то, что не нашел даже в самом дальнем уголке света. Ведь это что-то спрятано в нем самом, он не может это отыскать. Но что это?

Конрад говорит, но при этом совершенно безучастен. Поэтому я снова и снова подсказываю ему какие-то эмоции, словно взываю к его сердцу, которое бьется где-то глубоко-глубоко: «Вам точно было нелегко». Или: «Наверняка это было грустно». Или еще: «Вы наверняка сильно тосковали». Конрад только отмахивался. Он ничего не отрицал, даже иной раз соглашался, но его чувства все равно оставались заблокированными. Я будто стоял перед запертыми дверями, стучался в окна, иногда погромче, словно настаивал на том, чтобы поговорить на темы, которые ему казались уже закрытыми. Люди традиционно представляют себе психоаналитика эдаким типом, который проникает в прошлое пациента. Вот и я пытаюсь нащупать вход во внутренний мир Конрада, а он навешивает все более крепкие замки.

Полагаю, Конрад сам с ранних лет так же стучался в чьи-то двери, как я в его, но ему никто не открыл; и в нем поселилась убежденность в том, что все попытки напрасны. Для него характерна фундаментальная покорность судьбе, похожая на материю до ее превращения в живую. Я почти готов расценить этот его страх открыться – паническую боязнь – как признак жизни. Страх ведь всегда означает желание жить. Вместе с тем его симптомы – и настоятельные просьбы сестры – все-таки сподвигли его обратиться к врачу. Где-то в самом дальнем уголке его души, видимо, теплится еще надежда, что кто-то в состоянии помочь ему.