16. Суд над убийцей совершился благодаря… смоковнице. Рабби Шломо Алькабец считали без вести пропавшим, никто не знал, что он стал жертвой преступления, и его тело покоится на огороде убийцы, закопавшего его под смоковницей. Но тут это дерево стало вдруг плодоносить так обильно, изо дня в день, и в сезон, и не в сезон, что вскоре вся округа заговорила об этом чуде. Арабский шейх призвал к себе удачливого садовода и пригрозил, что казнит его, если тот не раскроет ему секрет своих неслыханных урожаев. Делать нечего, признался араб своему собрату в том, что закопал под тем деревом убитого им еврейского праведника.

Шейх был потрясен этим страшным деянием и тут же велел повесить убийцу на том самом дереве, а останки р. Шломо Алькабец предали земле на еврейском кладбище. У его могилы можно и по сей день часто видеть евреев, совершающих вокруг нее семикратный обход с пением «Леха доди».

По приезде в Цфат рабби Ицхак с присущей ему скромностью присоединился к существовавшему там кружку изучающих каббалу в качестве рядового ученика. А чтобы ни у кого не появилось и мысли о том, что он является Б-жьим избранником, призванным стать духовным лидером всего поколения, он открыл неподалеку от купленного им дома собственную лавочку, в которой стал торговать козьей и овечьей шерстью.

Двенадцатая глава.

Синагога обрела хозяина

Его переезд совершился в пору галилейской весны, а значит, везде было множество алых маков, которые кивали головками из расселин скал, украшали собою долины и холмы, заглушая своей яркостью все остальные оттенки цветов – белых, желтых и фиолетовых, – которые тоже, однако, были необходимы для общей гармонии. Дни стояли тихие, над горой Мерон утром и вечером скапливались легкие розоватые облака, а к полудню небо становилось чистым, глубочайшей голубизны куполом без малейших рисунков на нем. Оливковые деревья, с подобием человеческих лиц, спрятанных в стволах, и грациозными кручеными ветвями, зеленели своими серебристыми, как рыбки, листочками.

Рабби Ицхак – АРИ впервые поднялся по ступеням лестницы, ведущей к старинной синагоге «Гилуй Элиягу га-Нави». Дворик был тенистый и тихий, только по солнечной стене синагоги шарахнулась было ящерица, но и та замерла, посмотрев на входящего. Мало у кого в истории мира было такое неоспоримое, само собой разумеющееся право занять в доме молитвы определенное место, как у рабби Ицхака Луриа Ашкенази. Эта синагога была его, предназначалась ему, существовала для него. Даже ящерице это было ясно.

Находились ли там люди в тот момент, когда он появился впервые? Или только пророк Элиягу сидел возле восточной стены, ожидая продолжения разговора, начатого в Египте? При всем моем желании этого я угадать не могу. В моей авторской власти – лишь измыслить наличие цветущих маков, зеленеющих оливковых деревьев и замершей на стене ящерицы.

Первое время после возвращения в Страну Израиля рабби Ицхак был в угнетенном настроении, так как руах га-кодеш – «дух святости» внезапно оставил его. Когда же возможность общения с высшими мирами вернулась к нему, ему объяснили, почему и зачем нужен был этот тяжкий для него период. Страна Израиля требует от человека особой чистоты. Подняться на новый уровень постижения можно, лишь испытав что-то подобное падению с предыдущей ступени. Это называется в каббале «Йеш ва-йеш, айин бе-эмца». Переведем это так: «Между старой и новой реальностями необходимо отсутствие реальности».

Тринадцатая глава.

От Рамака до АРИ,

или Маленькая революция

Рабби Моше Кордоверо – РаМаК, возглавлявший группу цфатских каббалистов