За всеми этими хлопотами мы както незаметно получили дипломы об окончании театрального вуза и, поскольку молодая семья была избавлена от какоголибо распределения, трудоустройством занялись самостоятельно. Родители помогали нам растить сыночка, бабушки почти подружились и забавно конфликтовали теперь только по поводу того, кто будет находиться с любимым внуком, скрупулезно подсчитывая каждый проведенный со Славиком день, дабы не нарушить календарного равновесия.

*

У Оли заладилось сразу. Она и впрямь была хорошей актрисой, да еще и обладала такой незаурядной внешностью. В театре, где она теперь служила, ее приметили, на отсутствие ролей жаловаться не приходилось. А тут еще и в кино пригласили молодую актрису Смолину – фамилию при регистрации брака она оставила свою, словно понимала, что в последующем меньше хлопот будет. О ней заговорили критики, пару раз ее пригласили на телевидение и каждому, кто хоть чтото смыслил в нашем деле, было понятно, что восходит новая звезда.

Что же касается меня, то пророчество маститого режиссера начинало сбываться. Двери московских театров были закрыты передо мной наглухо, и я уехал за пару сот километров от столицы, где в небольшой театральной труппе нашлось и для меня местечко. Иным словом, нежели прозябание, я свое тогдашнее существование и назвать не могу. И хотя мне давали какието роли, я понимал, что режиссер, замордованный захолустным репертуаром, делает это по необходимости. Всякий свободный день я стремился в Москву. Во мне воспылали отцовские чувства. Я с удовольствием катал колясочку, то и дело разглядывая румяное личико своего ангелочка и забывая о времени, а потом выслушивал сварливые замечания бабушек, типа «ребенка пора кормить, а ты шляешься невесть где».

Когда Славик подрос, я стал водить его в кукольный театр и зоопарк, часами играл с ним. Потом он пошел в школу, както внезапно вытянулся, мы вели с ним серьезные разговоры о спорте, о книгах, вообще обо всем, что его интересовало. В эти моменты отступали в сторону все мои жизненные невзгоды и огорчения.

В семейной жизни, как известно, мужчина либо любим, либо он – философ, то есть тот, кто умеет объяснить, что белое – это черное и наоборот. Мне досталась малопочтенная участь философа. С женой я теперь виделся редко. Она либо была занята в театре, либо и вовсе уезжала на съемки очередного фильма. Но даже когда Оля бывала дома, мы почемуто не находили общих тем для разговоров. Я все отчетливее стал понимать, что она попросту тяготится моим присутствием. А о том, чтобы вместе куданибудь пойти, и речи не могло быть.

В тот вечер, когда она постелила мне отдельно, даже я, со своими философскими взглядами, сделал совершенно очевидный практический вывод. И, понятное дело, не ошибся.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В ресторане бунт. Не такой, как русский – бессмысленный и беспощадный, но все же – натуральный бунт. Утром позвонила Наталья Николаевна. Обычно сдержанная, не склонная к экзальтации, кричит в телефонную трубку:

– Срочно приезжайте, у нас повара бунтуют!!!

Приехал. Повара – все женщины – с торжественными и в то же время суровыми лицами, вышли из кухни в зал, выстроились в линейку, кажется, даже по росту. Такая организованность и сплоченность и впрямь ничего хорошего не предвещала. Вперед вышла новый шефповар – Наташа. Она у нас недавно. Пришла после того, как сбежала с работы любвеобильная Оксана.

*

Оксана увлеклась администратором Валерой. История старая, как мир. Ей сорок два, он на двадцать лет младше. Страсть, как волна, накрыла обоих. Бороться с внезапным чувством, или желанием, было невмоготу. Они уединились в маленькой каморке на кухне, заменявшей сотрудникам ресторана раздевалку. Сначала послышались звуки поцелуев, напоминавшие лошадиное чавканье. Потом звуки приняли более эротический характер. Остальные повара, посудомойщицы и прочий кухонный люд, замерев от любопытства, слушали волнующий порноаудиоспектакль в исполнении Оксаны и Валеры. Так сказать, пьеса на двоих. В этот момент ввалился вечно поддатый разнорабочий дядя Леша. Он гдето оставил отвертку, он ее постоянно гдето забывал. Стал заглядывать во все углы, открыл дверь раздевалки, увидел… Ну, в общем, что увидел, то и увидел. Сказал задумчиво: «Ага, значит, здесь отвертки нет», и пошел прочь. Через мгновение выскочила Оксана, поправляя на ходу одежду, побежала к выходу. Больше мы ее не видели.