Он сказал:

– Я стал учиться этому. Помогать другим. Я учился, работал на двух работах. Я учился видеть ритмы, определять их. Предугадывать будущее. Я хорошо знаю свой предмет. Знаешь ли ты свой так же хорошо, Игорь?

Кто у кого на приеме, интересно? Игорь сидел и тихо офигевал. Только видом оставался каменным. Да и синяк не позволял разглядеть его истинные эмоции, хоть он уже и начал выцветать, – но Игорь все равно ходил по улицам в темных очках. Он не ожидал такого старта. Он был готов ко всякому… Хотя нет, прав Петров. Не ко всякому он был готов, а к самому что ни на есть привычному. Он готовил себя к тому, что он мог ошибиться в психологе, и его ждет встреча с очередным докапывальщиком, который будет лечить его «про будущее». Для Игоря мир поделился на два фронта.

– Какой предмет?– спросил Игорь, понимая по крайней мере, что Петров ждет этого вопроса.

– Твой предмет – это ты,– улыбнулся тот.– Вернее, с сегодняшнего дня это наш с тобой общий предмет. И будет таковым оставаться, пока мы не расковыряем твои проблемы.

Это не было привычной тактикой Петрова, чтобы расположить к себе пациентов, – такая вот откровенность с налета. Он не разрешал себе зацикливаться на тактиках. Если увлечься тактиками, можно перестать видеть пациента. Он старался действовать вслепую, и сейчас он понимал, что еще ни разу не рассказывал о себе другим детям столько подробностей за раз. Но и лунатики к нему приходят не каждый день, на его счету это второй случай. Сейчас он остро чувствовал, что следует начать именно с этого.

Игорю стало так любопытно, что он не сдержался.

– А вы не женились потом? Еще раз?

– Нет, Игорь. Не женился. И детей больше нет. И не будет. Я просто не решусь уже. Потому что знаю, как может быть, понимаешь?

Игорь кивнул. Он понимал. Страх. Игорь Мещеряков знал, что такое страх.

– Но перейдем все-таки к тебе,– предложил Петров, и Игорь вновь уставился в окно.– Что любишь, чем живешь? Музыку, фильмы? Как насчет фильмов? Трансформеры? Люди Икс? Хранители? Дедуля Пул?

Игорь ухмыльнулся, но взгляд от окна не оторвал.

– Смотрел.

– Часто смотришь?

– Не особо. Иногда смотрю.

– Один?

– С папой иногда. Когда у него время есть.

– А мама?

– Мама не смотрит.

Тебе бы в суде выступать, иронично подумал Петров. Словоохотливость – неизведанное слово для Игоря Мещерякова. А от значения слова «исповедь» он поседеет. Он казался забитым, закомплексованным, однако забитые дети зачастую пытаются оправдаться заранее, в каждом вопросе видя подвох, и от того мелют лишнего. Этот не таков.

Игорь же со своей стороны, испытав всплеск приязни от петровской импровизации, из группы риска не спешил того выписать. Докапывальщики – они такие. Маскировщики и хитрюги те еще.

– Что насчет компьютерных игр?– продолжал Петров знакомство.

– Играл когда-то. Дум, Халф-Лайф и все такое.

– Бродилки?

– Угу, они.

– А потом? Перестал играть?

– Ну как… Неинтересно стало…– Игорь подумал.– Даже не то что неинтересно… Начинать не хочется. Потому что уже знаешь – неделю или две не оторвешься.

А учитывая жизненную позицию твоей мамы, она этого явно не одобрит, подумал про себя Петров, вспоминая Веронику Мещерякову. А вообще у парня антиигроманский блок. В этом он не уникален. Некоторых детей привлекают компьютерные игры, но длится этот период от силы год, а потом вдруг они резко понимают, что жизнь идет, а они кроме прицела своего героя ничего не видят. И перестают. Игорь из их числа.

– Группы в интернете? Двач, Нульчан?

– Не, там стремно… На ЖЖ-шку периодически захожу. Фишки. Ну, Лурк… Они сейчас на зеркале. Ну, ВК, само собой.