Очнувшись от наваждения, Скотт заметил, что не так уж девушка и похожа на Зельду. С ней пришел напыщенный европейский индюк голубых кровей, старше и ниже нее. Спутница же была хорошо сложена и имела фигуру не девочки, а роскошной женщины. Пока Скотт поражался сходству, незнакомку загородил толстяк Эдди Майер[48], его сосед снизу. Он увлек пару на улицу, где под звуки «Марсельезы» Богарт собирался запускать фейерверки. Скотт же не спешил покидать свое место, боясь, что розыгрыш раскроется, едва он только выйдет наружу. Ни Бенчли, ни Сид, ни Дотти не погнушались бы такой забавой, ведь чем более жестокой получится шутка, тем веселее им всем будет. Какое бы унижение ни приготовили для него друзья, заминка подпортит им удовольствие.

Скотт немного подождал, прислушиваясь к свисту взлетающих петард, гулкому грохоту и восторженным ахам, а когда возгласы толпы снаружи стихли и одна мелодия сменилась другой, медленно поднялся и вышел.

В воздухе пахло серой, все танцевали как ни в чем не бывало, а незнакомка исчезла…

Никакой Золушкой она не была. Весь город прекрасно знал ее имя – Шейла Грэм. Она работала – подумать только! – светским обозревателем. Уже одного этого было достаточно, чтобы держаться от нее подальше. А еще Эдди Майер рассказал, что она помолвлена с Донегаллом[49], тем старым господином, с которым появилась на вечеринке.

Эта новость и обескуражила, и успокоила Скотта, хотя ему вовсе незачем было о ней думать. Началась первая полная неделя на работе. Как и было обещано, на стол Скотту легли черновики «Янки в Оксфорде», причем текст оказался паршивым.

Скотт целыми днями представлял Шейлу в главной роли, а в обеденный перерыв ходил за газетой к киоску, расположенному на территории студии, и читал ее колонку. Текст статей его не интересовал, но к ним прилагалась ее фотография. Скотт с трудом удерживался от того, чтобы не вырвать страницу и не унести с собой. Он чувствовал себя полным идиотом, потому что понимал – Шейла слишком молода для него.

Он вспоминал, как она сделала вид, что не замечает его, и тень ее улыбки. Для британки у нее были прекрасные зубы, а это наводило на мысль о том, что Шейла и сама из обеспеченной семьи.

Он думал, что был достаточно осторожен, когда, словно бы невзначай, спрашивал о ней у кого-нибудь из обитателей «Садов» и по крупицам узнавал все больше и больше. Никто ни словом не обмолвился о ее сходстве с Зельдой – ни Дон, ни Дотти, – хотя оба хорошо знали его жену. Однажды до него дошло наконец, почему так происходило: никто, кроме него, не видел ее сходства с Зельдой.

– Ты про ту грудастую охотницу за деньгами? – переспросила Мэйо.

– Не смущай парня, – сказал Богарт. – Не видишь, втюрился.

– А ведь женатый человек! – фыркнула Мэйо.

– Да тебе самой женатые нравятся, – заметил Богарт.

– У них есть два достоинства, – улыбнулась она загадочно.

– Это какие же?

– Скажу тебе, Боги, когда вспомню.

Приближался день рождения Зельды, и Скотт решил, что это хороший повод отвлечься. Он хотел организовать приезд Скотти, а в сентябре – до того, как осенью дочь снова отправится в школу, – они вместе могли бы навестить Зельду.

Занимаясь приготовлениями к приезду дочери и делая пометки в календаре, словно это могло ускорить будущее, Скотт тем не менее все время думал о Шейле – и лежа в темноте без сна, не обращая внимания на грохочущую музыку за стенами дома, словно заклинание шептал ее имя.

Он всегда легко увлекался. Еще до Джиневры, в Буффало, вздыхал по половине девчонок из школы мисс Ван Арнум. При каждой смене партнерш по танцам перед ним становилась новая красавица, и все начиналось заново. Скотт был славным пареньком, преуспевшим в лести, так что на танцах и вечеринках девочки наперебой хотели танцевать с ним. Спортсмены видели в нем не соперника, а манерного выскочку с набриолиненными волосами. Уж на поле-то они бы ему показали, преподали бы урок! Однако первую красавицу завоевывал все равно Скотт. Обменяться записочками, затаив дыхание, поцеловаться украдкой – вот был предел его сердечных порывов. Отношения полов оставались исполненными тайны, и уже через неделю находилась новая Джульетта. Когда семья переехала обратно в Сент-Пол, Скотт учился в восьмом классе. Девочки превращались в девушек, так что мучительный вихрь снова закрутился, только теперь он стал еще слаще и больнее. Ничего не менялось до тех пор, пока Скотт не встретил Джиневру и не понял, каким ребенком был до того. Вот тогда-то он и осознал, что значит быть одиноким.