В первые два дня, пока мы жили в арендованном лагерем доме отдыха и проходили инструктаж, я даже разработал план побега. Придумал, как объяснить свой внезапный отъезд родителям, изучил маршруты местных автобусов, договорился с Игорем пожить у него на даче, выбрал время так, чтобы меня никто не стал останавливать, однако ребята из моей команды узнали об этом и сдали меня кураторам. Ведь если бы я сбежал, то «Милори» (наша команда) потеряла одного участника, а это существенно снижало вероятность ее победы.

Встреча с Евой произошла на третий день пребывания в лесу, когда мы вышли к домику Мховой бабки. К тому времени я уже оставил попытки свалить из лагеря и смирился со своим пребыванием в нем как с неизбежным.

Дом Мховой бабки напоминал типичную ведьминскую избушку: низенький бревенчатый с парой неровных окошек и каменной печной трубой, торчащей из покрытой мхом крыши.

В девять часов вечера в лесу сгущались сумерки, и после жаркого дня тянуло прохладой.

Бабка вышла к нам замотанная в серое болтающееся лоскутами тряпье, опираясь на толстую кривую палку. От нее нам был нужен кусок карты леса, маршрут, по которому предстояло идти.

И мы ждали, что она станет загадывать загадки, как это делали другие персонажи игры, но вместо этого бабка усадила нас на землю вокруг глиняного котла, а из-за домика появились бесшумно двигающиеся фигуры в темных одеждах и глубоких капюшонах. Они разожгли огонь под котлом и принесли скрипучее плетеное кресло.

– Там, где небо сходится с землей, прядут бабы тонкими нитями серебристые облака, веют ветры оттуда полуденные, шелестом листьев судьбу предсказывают, – заговорила бабка загробным голосом. – За молочной рекой сочится из камня вода живительная, может она жизнь подарить, а может и забрать. Знают об этом лишь черные вороны да тени бездушные.

Все остальные участники команды завороженно слушали ее, а я не мог. Вот уже три дня мне казалось, будто я оказался в дурдоме, и после изнурительного хождения по лесу меньше всего хотелось подыгрывать в этой нелепой сценке.

Так что я просто откинулся на спину и прикрыл глаза.

– Волнами травы золотые колышутся, бредет средь них дед белый, высоченный, вплетает пышногрудая дева красные маки в пшеничные косы, катится румяный каравай по скатерти-дорожке до самого края мира. Всколыхнется чувство в груди непонятное – легче ветра становится, опустится – тяжелей земли.

Я уже почти задремал, как кто‑то пнул меня в бок:

– Сядь, пожалуйста, она скоро закончит.

Вначале я подумал, что это Салем – наша кураторша. Она вечно шпыняла меня за то, что я «порчу всем настрой», однако вместо нее надо мной стояла фигура в плаще. Лица под капюшоном было не разглядеть, но голос явно принадлежал девушке.

– Я пока полежу.

– Это всего пять минут.

– Целых пять минут? Не.

– Что ты как маленький? – зашипела она, наклоняясь. – Пожилой человек для вас старается, распинается, можно же проявить уважение? У нее сегодня с утра давление было.

Девушка меня пристыдила, и я сел:

– Ладно, но только пять минут.

Фигура растворилась среди деревьев, а через три минуты бабка закончила заговор и тени в плащах раздали участникам команды пиалы, чтобы пить из котла бурду, которая была там намешана.

«Приворот», как назвала его бабка, пах кислой ягодой, гвоздикой и имбирем и был горячий, как глинтвейн.

Сделав глоток, я уже приготовился выплюнуть то, что набрал в рот, но вкус неожиданно оказался приятным. И, выпив полную пиалу, я подумал, что нужно потом спросить у бабки рецепт.

Горячая жидкость приятно растеклась по желудку и тут же разогрела кровь.

Оставшийся дневной свет собрался возле потрескивающего огня, а из густоты леса стремительно надвигался мрак.