В квартире горел свет.

– Ева! – на всякий случай позвал я. – Ева.

Но никто не откликнулся.

Немного постояв в нерешительности, я прошел на кухню.

Все говорило о том, что надолго уходить девушка не собиралась и ждала меня. На столе стояли две чашки, а перед тем, как Еве понадобилось спуститься к подъезду, она резала яблоки: их дольки лежали на разделочной доске и уже немного обветрились. К счастью, на плите ничего не готовилось. На пузатой дверце доисторического холодильника «Зил» висел выцветший стикер с номером телефона и надписью «Егор Степанович. Хозяин», но он тут был еще до появления Евы.

Я прошел в комнату, включил свет и осмотрелся. Вряд ли я искал что‑то конкретное, но надеялся на какую-нибудь подсказку, которая откроется мне при виде ее вещей. Однако ничего нового не увидел. Только утюг на письменном столе и рядом раскрытую косметичку. Я вернулся на кухню, съел дольку яблока, заглянул в холодильник и нашел заварные пирожные. Тот самый брак, о котором говорила Ева.

Убрав яблоки в холодильник, я выключил везде свет. У меня и в мыслях не было скрывать, что я здесь побывал. Воткнул записку в дверную щель и с чувством выполненного долга вернулся домой, как и обещал, к девяти.

У меня есть важный жизненный принцип: никогда не запариваться из-за того, чего я не в состоянии изменить. Погода, политика, общественные настроения, непредвиденные стечения обстоятельств – все это меня совершенно не волнует. Я не стану расстраиваться, если прогноз обещает снежный коллапс или резко скакнули цены на гречку. В этом, конечно, нет ничего приятного, но если я стану из-за такого переживать, то сделаю себе хуже в два раза.

Но если вдруг что-то зависит только от меня – вкус приготовленного блюда, выполнение данного обещания, настроение близких, победа команды, экзамены – да что угодно, – я не успокоюсь, пока не сделаю все как надо.

Три дня подряд я ходил проверять записку. А на четвертый, окончательно разволновавшись, все-таки отправился в полицию.

Нехотя выслушав мой сбивчивый рассказ, дежурный выдал мне чистый лист А4.

– А теперь все то же самое, только в письменном виде. Внизу укажи свои паспортные данные и контактный телефон.

– И все? – Я не понимал, почему он так равнодушен.

– Заявление рассмотрят и передадут по назначению.

– А это долго?

– Сложно сказать, но, скорей всего, в течение недели. Хочешь ускорить процесс, пусть обратятся ее родственники.

– Да я понятия не имею, кто ее родственники. Даже фамилию не знаю.

Полицейский недовольно закатил глаза.

– А мы, по-твоему, волшебники? Пиши заявление, будут приняты надлежащие меры – так быстро, насколько это соответствует ситуации.

Однако чем дольше я сидел над чистым листом, пытаясь описать случившееся, тем отчетливее понимал, что в полиции не станут с этим разбираться. Ева была взрослой самостоятельной девушкой, которая добровольно села в ту машину и которая, вполне возможно, сейчас отлично проводит время на каком-нибудь курорте, совершенно не желая, чтобы ее искали.

Так что из полиции я ушел ни с чем и снова отправился на квартиру к Еве.

Там ничего не изменилось.

Первым делом я поискал ноутбук, но не нашел. У Евы не было ни книг, ни тетрадей, ни ежедневников. Только все самое необходимое: минимум одежды, косметика, фен.

Вероятно, остальное находилось среди вещей, которые она собиралась перевезти, но не успела.

Так что единственное, к чему я смог хоть как‑то привязаться, был телефон Егора Степановича на холодильнике и название кондитерской на коробочке с пирожными, в которой, по моим предположениям, Ева работала.

– Слушаю, – проскрипел в трубку старческий голос.