Но все эти наши обычные эмигрантские проблемы – это только меньшая их часть. А наши главные проблемы и беды дают нам наши дети. Первые волнения о них связаны с тем, как они смогут влиться в новую среду – языковую и культурную, как их примут в школе их ровестники. И вот после одного из первых дней в школе младший сын Коля (рожд. 1965) приходит домой избитым. Оказывается, к нему подошли какие-то чернокожие одноклассники и спросили о его национальности; Коля с гордостью ответил им, что он – русский, и они его тут же избили только за то, что он русский. Старшему сыну Лёне (рожд. 1964) тоже приходилось сталкиваться в школе с национальной ненавистью со стороны одноклассников. С этого начались постоянные и, конечно, очень тяжёлые для нас, и особенно для меня, упрёки наших детей в том, что я поломал жизнь и им, и себе, что отнял у них счастливое детство в Союзе, что отнял у них нашу страну, всех наших родных и друзей, что привёз их во вражескую страну, где нас ненавидят, где мы хуже негров и где мы живём почти как нищие.

К этому прибавилось ещё следующее несчастье: вскоре после приезда в Канаду наш Коля упал с высокого дерева и повредил себе спину и шею. Сначала это падение не имело для него каких-либо очень серьёзных последствий, кроме боли при нагрузках, но приблизительно через пять – шесть лет он заметил, что у него исчезают мышцы с правой стороны тела. Однако различные анализы и исследования не показали каких-либо нарушений в его позвоночнике. Исчезновение мышц происходило довольно быстро, и вскоре его правая рука почти полностью высохла. И вот под давлением всех стрессов эмиграции и этого нового стресса от своего физического состояния наш бедный Коля сломался психически – заболел шизофренией. А может быть, главными причинами этих его физической и душевной болезней были какие-то очень возможные врождённые генетические нарушения, возникшие из-за очень большой несовместимости крови – моей и жены – по группе и по резусу, что особенно опасно для второго ребёнка. Об этой несовместимости нашей крови и о её опасностях мы узнали, к сожалению, слишком поздно. Колина шизофрения началась довольно резко, – он вдруг начал бояться появляться в общественных местах, стал избегать чужих людей и начал бредить тем, что его болезнь якобы заразна, что он заразил своей мускульной дистрофией весь мир, что весь мир – и люди, и животные, и растения – погибают из-за него, что все его ненавидят и хотят его убить. И как он начал страдать от этого – невозможно даже представить, – ведь он чувствовал себя виновным в гибели всего мира! А как мы все знаем, огромная часть людей не может вынести даже каких-то личных проблем, которые по сравнению с этим Колиным чувством вины в гибели мира, если посмотреть на это со стороны, являются просто совершенно ничтожными и незаметными. Одновременно с началом этой мании Коля начал слышать голоса, которые требовали от него покончить жизнь самоубийством, иначе его убьют очень мучительной смертью. И, конечно, никакие наши логические доводы не могли опровергнуть эти его бредовые идеи и эти угрозы голосов. Начались его попытки самоубийства. Сколько их было – 20 или 30 – трудно сказать, мы сбились со счёта. Кроме того он начал совершать безумные, уголовно наказуемые поступки. Не буду описывать их детали, скажу только, что все эти его поступки и попытки самоубийства составляли для нас, кроме нервных потрясений и душевных мучений, ещё и постоянные походы по больницам, где его оживляли, по психбольницам, где его держали взаперти и давали успокоительные средства, по судам, тюрьмам и полицейским инстанциям, которые осуществляли нечто вроде нашего административного надзора. Однажды, во время обострения своего состояния, он, обвиняя во всех своих бедах меня, нашу эмиграцию и мою книгу, собрал все её готовые чистовики и почти все черновики, отнёс их в подвал нашего здания, облил бензином и сжёг. А перед этим оставил мне записку приблизительно такого содержания: «Надеюсь, ты теперь тоже покончишь с собой». Это было в конце 1987 года, то есть он сжёг то, что я обдумывал 17 лет и девять лет писал в Канаде. Пришлось начинать всё сначала. А он был снова арестован за этот поджёг в подвале здания. Но потом, правда, он очень переживал из-за этого своего поступка и просил меня его извинить.