Явление третье. От удара этого жёсткого луча моя голова «взорвалась»! Она «разлетелась в разные стороны», как от настоящего взрыва! Я совершенно перестал её ощущать! Непроизвольно, как подкошенный, я свалился на поручень, который шёл вдоль витрины магазина, находящегося на первом этаже нашего дома. И хоть я совсем не ощущал своей головы, но какими-то внутренними взором и слухом, почти сразу же после «взрыва», я вдруг увидел чёрное небо в крупных немерцающих звёздах, верхнюю часть своего лица на фоне этого неба, прямо на меня смотрящие мои глаза и услышал мощный низкий мужской голос, который очень внушительно произнёс: «Всё едино». И далее – только тишина, беззвучное повторение моей памятью этих слов и картина чёрного звёздного неба и моих глаз. Всё это привело меня в такое шоковое состояние, которое я не могу описать. Две – три минуты после этих услышанных слов я продолжал находиться ещё в этом шоке и всё в том же положении – повиснув на поручне, еле держась на ногах и не чувствуя своей головы. Но вот постепенно стало слабеть и исчезать внутреннее видение чёрного звёздного неба и моих глаз, и я постепенно начал всё лучше чувствовать свою голову.

Явление четвёртое. И когда ещё через пару минут я более-менее пришёл в себя, опять почувствовал свою голову, открыл глаза, оторвался от поручня и на ещё слабых ногах продолжил свой путь, я вдруг почувствовал и осознал:

что я сейчас получил необыкновенное знание, – знание принципов процесса развития человеческого общества;

что услышанные мной слова «всё едино» были тем основным принципом, который объединил все те более частные идеи, которые только что промелькнули в моей голове;

плюс, что под действием этого основного принципа всё вообще, что я знал ранее, о чём читал и думал и что находилось в моей голове в более-менее хаотическом состоянии, – объединилось, связалось и выстроилось теперь в какой-то свой логический и систематический порядок, упорядочилось и в этом организованном порядке расположилось на каких-то своих «полках» в моём уме;

и что этот простой основной принцип действительно потряс моё сознание почему-то только сейчас, хотя я его, конечно, хорошо знал и понимал и ранее;

плюс, что у меня как бы «включился и проснулся» для своей работы какой-то новый участок мозга, который раньше был «выключен и спал»;

и что поэтому я умею теперь лучше и по-новому мыслить, – гораздо более глубоко, логично и реалистично.

То есть я почувствовал и осознал, что со мной произошло то чудо, содержание которого я не мог ранее даже предположить, но в которое я верил и которое ждал, – я, как я надеюсь, получил очень важное знание и способность гораздо лучше мыслить! Словами Фридриха Ницше это своё чудо я могу назвать «молнией мысли», а своими словами добавить – «и взрыв головы».

И меня сразу же охватили огромные, неописуемые радость и возбуждение! Каких трудов, помню, мне стоило вести себя спокойно, как ни в чём ни бывало, по дороге в театр и в театре во время игры в оркестре! Помню, в перерыве между первым и вторым отделениями нашего спектакля, когда все музыканты вышли из оркестровой ямы, я вышел в маленький коридор, примыкающий к этой яме, и там, вдали от всех глаз, позволив себе немного расслабиться, ходил как пьяный, шатаясь от стены к стене… А после спектакля я поспешил к Сергею, – он жил недалеко от нашего театра и в эти дни был свободен от своих гастролей с другим оркестром. Прилетев к нему и думая, что ему-то уж я могу полностью открыться, я начал сразу же, слишком возбуждённо, прямо взахлёб и, конечно, очень сумбурно излагать пришедшие мне мысли. Но Сергею, видимо, было неприятно такое моё состояние. Он слушал меня, не вникая в то, что я бурно и сбивчиво говорил, а когда я сделал маленькую паузу, он вдруг хмуро сказал: «Ты ко мне больше таким возбуждённым не приходи». Я не обиделся на него, – мне самому, наверно, такое состояние собеседника показалось бы странным и неприятным, я ведь тогда действительно был как в лихорадке. – Когда Вы прочтёте мою книгу, Вы поймёте, что и сколько свалилось на меня в тот день. Но эти его слова всё же меня смутили, я замкнулся, застеснялся своего возбуждения и его причины, и это моё стеснение явилось одной из причин того, что я ни ему и никому другому, кроме своей жены, ничего о своём необыкновенном событии этого дня не рассказал.