Утром в воскресенье вышли на речку Уй, куда вела хорошая дорога. Девчонки взяли из дома два эмалированных ведра, куда сложили чашки, кружки, ложки. Ребята несли сумки с едой и вещами. Тонких Наташа взяла с собой волейбольный мяч. С утра было холодно, Макаров одел шапку, Артеменко в берете, другие в кепках разных фасонов и форм. Первым делом обследовали местность возле Уя, нашли подходящую площадку, развели костёр, испекли картошку, ребята принесли воды, а девчонки начали готовить обед из того, что прихватили из дома и набрали в огороде. Сидели вокруг костра и когда дым начинал есть глаза – терли их, приговаривая: «Дым, я сало не ем». Весело пообедали, поиграли в волейбол. Парфенов с тоской кота, которого поманили рыбой, посматривал на речку. Удочку он не взял, грибы здесь не росли, а просто прогуливаться на природе он не умел. У Люды Климовой был фотоаппарат и нащелкали много веселых кадров этого похода. Толя сделал из сосновой коры парусник с мачтами и пустил в плаванье по Ую. Детство нам дарит подарки просто потому, что мы еще видим мир таким, какой он есть – добрый, чистый и светлый. А пока шли домой, Ваня поделился забавным рассказом его отца – проходчика на шахте: «Как-то летом направили их с напарником проверить вентиляционный ствол, что находился в середине Екатерининской горы. Там было темно и прохладно. Они зашли, включили свои карбидные фонари и остолбенели – из темноты на них смотрели черти с рогами и красными глазами. Они с другом дернули из шахты, выскочили на поверхность, очумело оглядываясь. Неужели, это были черти, или такая чертовщина им с перепоя мерещится! Вылезли на отвал породы и начали неумело креститься, повторяя „свят, свят, свят“. И тут из шахты появились, сначала одна корова, а за ней еще несколько рогатых соплеменниц. Оказалось, что в жару коровы приспособились прятаться от летнего зноя в подземную прохладу шахты. Вот и приняли их в темноте суеверные работники за нечистую силу. Долго потом их подначивали на шахте – до чертиков мол, упились мужики».

***

Зимой Толя с Ваней и его друзьями с улиц Горная и Буровая, устроили на горе Баштак катание на санках и лыжах. Внизу насыпали снежную горку и, как заправские лыжники, разгоняясь с горы, прыгали с трамплина, кувыркались в снегу, падали и ломали лыжи. Лихо съезжали на самодельных деревянных санках, объезжали пеньки и стволы деревьев, зарывались с головой в снег. Домой приходили мокрыми с головы до ног в порванных фуфайках, вытряхивали снег из валенок, подшитых заботливыми родителями, теряли рукавицы и шапки, получали синяки и шишки. Вваливались в натопленную избу с раскрасневшимися радостными лицами и светящимися глазами. Проголодавшись, сметали все со стола, падали в мягкую постель или заползали на теплую печку и спали до утра без задних ног. Болели очень редко, так как были жизнерадостны и упрямы, как все кержаки.

На Новый 1966 год, на площадке между клубом и улицей Гагарина залили каток, привезли из тайги елку, нарядили самодельно раскрашенными бумажными игрушками, гирляндами. На верхушке водрузили красную звезду и повесили разноцветные лампочки. Коньки с ботинками стоили дорого и были редкостью. «Снегурки» и «канады» привязывали к валенкам сыромятными ремнями.

Во время каникул Толина мама принесла, взятые у друзей ботинки с коньками. Размер был маленький, с шерстяным носком не налезали, и догадливая мама обернула ему ступни ног газетой. На улице к вечеру мороз уже был под минус тридцать и, через полчаса катания, Толя уже не чувствовал ног. Его братья гонялись вокруг елки и не обращали на него внимание. Когда он пришел домой и с трудом стянул задубевшие ботинки, мама всплеснула руками. Пальцы на морозе побелели. Пришлось опустить ступни ног в горячую воду и через пять минут, когда пальцы стали отходить, Толя заорал благим матом. Когда закончились школьные каникулы и на улице было минус тридцать градусов – на ТЭЦ давали несколько длинных гудков, что означало актировку для начальных классов и школу можно было не посещать.