В общем, никто не хотел, чтоб люди считали, что именно в них тыкал указующий перст. А мой отец тем временем продолжал: «Уверяю: каждый цент будет вложен в дело!» – и вызывал голограмму корабля, чтоб все сразу увидели, на что тратились.
Голограмму ставили в самой «Конкордии», и она действительно впечатляла. Огромный корабль, паривший над миром, начинал отстреливать свои модули вниз; сотней метеоров они проносились сквозь атмосферу, а очутившись на поверхности планеты, красиво раскладывались в дома, оранжереи, тепловые станции, ангары, ветряки… И все это – под какую-то древнюю музыку, которую в больших городах играют оркестры. Ты ощущал себя частью волшебства, порождённого движением механизмов; хотел оказаться там, в новом мире, увидеть настоящую трансформацию…
Впрочем, в полёте я её увидел – и чуть не свалился прямиком на пол рубки. Один из кораблей саморазбирался прямо в космосе. Модули отстреливались в никуда – и спустя время раскладывались в пустоте: дома́ шевелились, будто живые, пытаясь найти опору и закрепиться; ветряки ждали ветра, но его не было; тепловые станции взрывались, перегреваясь. Всё происходило беззвучно – никакого оркестра – и напоминало другое видео (тоже жуткое), которое я случайно посмотрел на спор: рыба, которую тянут с глубины, раздувается и взрывается от перепада давления. Корабль выглядел точь-в-точь как та рыба: потроха плавали повсюду, а скелет тем временем летел дальше, к миру назначения. Что он там станет делать? Благо, что это был автоматический грузовой корабль, а не пассажирский.
Во всяком случае, так считал отец.
– Тут уж ничего не поделать, – сказал он мне. – В каком-то смысле это – тоже фантазия. Чья-то. Несбывшаяся. Понимаешь? Ну вот и славно.
Я уже не особо понимал, но помалкивал – вспоминая голограммы, на которых никогда не видел ничего похожего. Корабль всегда разбирался над планетой, успешно – в самом конце на поверхности вырастал небольшой город с башней на главной площади. Над ней реял флаг «Свободной планеты» – нейтрально-белый. Над этим однажды кто-то пошутил: «Не успели прилететь, а уже сдаются!» – но шутника быстренько вывели из зала, а отец объяснил, что флаг белый потому, что на нём может быть изображено всё, что только могут выдумать будущие поселенцы, а кому лень выдумывать, тому будут со скидкой предоставлены услуги дизайнера.
Мы, кстати, на дизайнере сэкономили: по куску зеленой ткани (другой в этот момент дома не было), который мы собирались расписать, случайно прошлась моя сестрёнка в грязных ботинках. Мама начала было её ругать, но отец просиял и сказал: «Гляди: Мэри оставила свой след в будущем!». Таким и стал флаг нашего поселения на Тау-Кан – детские следы на зелёном поле. И вот теперь этот флаг…
***
– Та-а-ак… Марти! Во-о-т ты где! Ну почему каждый раз тебе требуется особое приглашение?! Все уже собрались, и ждут только нас с тобой!
Ну вот, опять отец. Щас точно прибьёт!..
– Марти! Марти, на меня смотри! Что я тебе говорил? Хочешь писать свои мнемодневник – пиши, но будь добр делать это в кругу семьи!
Даже так?! Ну ничего себе! Ладно, в кругу – так в кругу, уже бегу!
***
Солнечный полдень, зелёный луг; вокруг – куча времянок, где поселятся те, кому пока что не хватило домов; вдалеке – ветряки; какие-то системы, что нам выделили ребята из “Заслона”, а поближе, на холме – единственный ангар, который все уже в шутку зовут Капитолием, потому что над ним – флаг. Тот самый – зелёный, по которому прошлась сестрёнка.
Но самое главное – не ангар, не флаг, а люди. Вот, полюбуйтесь – все они тут! Ну, в смысле, не они, а мы, Фостеры. Та ещё толкучка, но все лица – родные. Вот дедушка Эйб, что родился пьяным, и встречает каждое утро с кружкой кукурузного виски – «протрезвиться слегка». Вот и дядя Джим – наша гордость, наш «кожаный загривок» по прозвищу Джимми Полный Цикл: выгнали из морской пехоты – он подался в «Беллтауэр»; попёрли оттуда – основал банду; разгромили банду – он вернулся на флот прямо с тюремной скамьи по программе «Второй шанс ветеранам» и закончил службу с почётом, после ранения. Вот Билли и Люси – в полёте они подросли; Билли так и вовсе выучился на механика – не иначе, после того случая с гравикреслом. А Люси стала ничего, симпатичная…