Дозор, как и положено дозору – дремал. Бывшую остановку автобусов обустроили под подобие караульного помещения. Дорогу перегородил импровизированный шлагбаум из слег – для порядка. Хочешь пройти – поднимем. Только заплати. Все честь по чести. Если можно говорить о чести, когда ее не осталось.

Численность караула была скромной – десяток мужиков. На всех два охотничьих ружья и десяток патронов. Надеялись больше на свою наглость. Ну и на подмогу деревенских. В исключительных случаях – было разок – выручали ноги. Принципы, принципами, но умение вовремя смыться еще никого не подводило.

С весной жизнь в округе начинала понемногу оживать. Народ стал передвигаться пешим порядком между деревнями. Еще реже – из Орла в Мценск. Только однажды из Москвы на юг прошла группа беженцев. Брать у них было нечего – другие постарались. Но порассказали они столько, что эту информацию долго обсуждали коммунары в домах и на собраниях.

Закончились правительства. Все. Прекратилась связь между народами, странами, континентами. Только слухи и домыслы. Но и этого с лихвой хватало для горячих обсуждений и предположений. Испокон века повелось: не знаем – додумаем. И чем страшнее эти фантазии, тем и лучше. Эдакие страшилки на ночь для взрослых и детей. В натуральном исполнении.

С приходом Кулибина слухи – новости обрели новый объект. Некое лекарство от скуки для караульных.

– Давеча проходил мужик из Думчино, так рассказывал, что к его соседу добрался тульский шуряк. Он видал московских. Так сказывали, что на Москве голод. И еще – никто не знает, где правительство с президентом. Поговаривали, что вся элита перебралась под землю. Там заранее были оборудованы базы со всем необходимым. Даже есть рабочие дизеля, что стояли на консервации. Живут под землей с электричеством.

– И где ж они устроились? – поинтересовался Кулибин у Володьки Калуги – старшего над мужиками.

– В метро.

Леха Пасечник поправил:

– В секретном метро.

– Не, другие говорили – встрял в разговор Стрижак – все оставили Москву. Перебрались за Урал. Там теперь центр России.

– А есть ли она, Россия? – съязвил Пасечник.

– А куда ей деться? Что было, то и есть. Когда -то наладится все.

– Ага, жди. Как же! – гнул свое Калуга. – Кто налаживать будет? Каждый о себе думает. Самому бы прожить, да детей прокормить. А там…

– А что «там» – поинтересовался Кулибин.

– Кто ж его знает? Может- подохнем все. Может и наладится, что…А ты никак собрался?

– Да, пора.

Калуга считал себя мужиком обстоятельным, грамотным и толковым. Правда, диплома его никто не видел. Сам он говорил, что бросил институт. Обиделся на несправедливость преподавателя. Величина пройденных курсов при этом варьировалась в зависимости от количества спиртного. Но сам себя Калуга искреннее считал ветеринаром. В свое время отец научил кастрировать поросят – великое дело на деревне. И еще Калуга почитывал. От случая к случаю. В крестьянском уме как-то выборочно оседали различные мудреные словечки. Особенно его поразили «опции». К месту и не очень вставлял Калуга словесно-архитектурные модули. Да настолько, порою, витиеватые, что деревенские зачастую переставали его понимать. Мужик он был беззлобный. Почти тихий. Если только не пил. Так что на чудачества внимания никто не обращал. Можно сказать, даже уважали. По трезвости. В пьяном виде «Опция» был не столько страшен, сколь ужасен, как может быть ужасен величайший ЗАНУДА. До бесконечности он мог повторять одну и ту же историю из своего прошлого. И каждому слушателю сразу становилось понятно, что вокруг Калуги постоянно собирались не очень умные, зачастую просто бестолковые люди. И жили они – исключительно советами грамотного, «высокообразованного ветеринара». С какой- то неистовой убежденностью в голосе – умеют же люди – он утром утверждал, что день будет солнечный. По старинным приметам. Вечером же так же страстно убеждал вся и всех, что дождливый день он предсказывал еще утром. Причем при этом смотрел собеседнику прямо в глаза. Может, и сам верил в то, что говорил. Поди разберись в чужой душе. Да и кому она нужна, чужая душа?