Хаук примерз к дивану и чувствовал себя, как тогда, перед встречей с Максом. Хотя, казалось бы, учитель наоборот говорил, что все в порядке. Что бояться нечего. Говорил так быстро, что Хаук едва успевал запоминать и не смел задавать свои вопросы. А их хватало. Почти каждая фраза учителя рождала целый рой новых, и Хаук искренне жалел, что не прочитал, под чем ставил подпись. «Согласен?» – спросил документ. «Согласен», – ответил тогда Хаук, так и не вынырнув из затопившего мысли тумана. Зря он так. В следующий раз будет внимательней. Хотя рожденный словами Джея страх упрямо кричал, что «следующего раза» не будет. Что сейчас Хаука пустят на органы или сотрут к черту память, чтобы вернуть на «свое место». А потом отправят в Брайт. К Хизару и Бабаю. И Джошу, по нытью которого Хаук совсем не скучал.

Легкие женские шаги вспугнули почти захватившую разум панику, Джей ободряюще сжал плечо и подтолкнул в спину, еще две улыбчивые девушки попросили снять обувь и оставить всю верхнюю одежду во-он на тех стульях. Два попроще. Один поудобнее, в котором, должно быть, будет ждать Джей.

– Все украшения, повязки, бинты, пластыри и прочие аксессуары мы просим снять и оставить в специальном контейнере, – все так же мелодично звучал голос девчонки-помощницы. Но ее приветливость ничуть не помогала успокоиться. Да и снимать больше нечего. Остались-то трусы и повязка… которую Хаук вдруг предпочел отдать учителю. Да, этот день начался как-то плохо. И идет все пока очень плохо. И поссорились они, выходит, как-то по-настоящему. Но Джей это всегда Джей. Учитель. Мастер. Человек, который ни за что не предаст. И когда повязка оказалась у него в руках, дрожь вдруг ушла. Хаук кивнул сам себе, чуть улыбнулся, когда Джей знакомо взъерошил волосы, и вошел в открытую дверь.

Никого вокруг больше не было. Пустая светлая комната, в центре неудобная кушетка с метками под руки, ноги и голову. Мужской голос велел Хауку лечь на спину, как можно плотнее закрыть глаза и расслабиться.

А это оказалось гораздо проще.

Голая стальная на вид кушетка была сделана из чего-то теплого, что сразу подстроилось под тело Хаука и как будто исчезло. С закрытыми глазами казалось, что он парит в воздухе. В неподвижном, застывшем и абсолютно пустом пространстве без времени и материи. Но вот снова зазвучал голос, теперь уже Системы, и сквозь веки Хаук почувствовал, как свет становится ярче. Наверняка из-за него в этой странной белой комнате уже ни черта не видно. А свет становился все ярче и ярче, жарил из всех источников, впивался в кожу миллиардами обжигающих игл.

Свет пробрался внутрь, поселился в каждой клеточке тела. Нестерпимая яростная боль залила все существо и то, что Хаук до сих пор слушался Джея и не кричал, ему самому казалось чудом. Попытка сосредоточиться на голосе Системы провалилась: он размывался, тонул во внутреннем крике и мате, в остатках воли, которая все еще помогала держаться. И тогда Хаук сбежал. Ушел в себя. Вспомнил, как отдал учителю повязку, каждую зашитую прореху, каждую торчащую нитку, тепло родных рук… и выдохнул, растворяясь в собственной памяти. Спасибо Джею: за последнее время найдется, что вспомнить.

– Хаук. Хаук! – голос учителя вырвал из раскаленного небытия и заставил разлепить глаза. Сфокусироваться. Слабо кивнуть. – Отлично, в сознании. Полежи немного, слабость пройдет. Тебе паршиво, и будет так ближайшие пару дней. Это нормально. Знаю, ты меня еле слышишь, но не трогай запястье: бинт снимут через три дня и закончат процедуру.

– Мне что… опять ложиться на этот стол? – голос звучал хрипло, язык еле ворочался, зато вокруг медленно, но верно, становилось прохладней. Хаук чувствовал легкий приятный ветер, и понемногу приходил в себя, вырываясь из пережитого пекла.