Они не голодали, конечно, и никогда не побирались, но они не были богаты. Всё, что Рей имел, он зарабатывал своими песнями и тут же тратил на еду, обувь, одежду и ночлег. Если он был известным вором, то куда он девал украденное?

В этот момент запоздалые слёзы всё-таки потекли по щекам. Рей был не виноват. Она закусила ладонь, чтобы её не услышали, но рыдания всё равно рвались из груди. Отчаяние, сознание того, что Рей ничего плохого не сделал, и постыдная, почти эгоистическая мысль: «Куда я теперь пойду?» – разрывали Мэгг изнутри. Слёзы жгли, горло горело, голова кружилась. В глазах потемнело.

Она не слышала, как её звал и искал одноухий Сэм, у которого вот-вот должно было начаться представление.

– Да где ж она! – воскликнул он так громко, что привлёк внимание корчмаря. Тот поманил его пальцем и сказал:

– Твоя девчонка, что ли, искала поэта?

– Рея? – переспросил Сэм. – Неужто нашла? Ба…

– В петле ваш Рей. Я казнь-то проморгал, только недавно на виселице увидал.

Сэм уставился на свои грубые ботинки, поскрёб в затылке и, махнув рукой, пробормотал:

– Эх, паря…

Выступление прошло без Мэгг – и если кому-то из зрителей и не хватало музыки, то шутки и пляски быстро их отвлекали. Труппе хлопали, швыряли монетки, заказывали пива, как водится, чтобы промочили горло.

А уже ночью девушку нашла мамаша Лиз – заохала было, но тут же замолчала, погладила по горячей голове и вместе с близнецами-клоунами перетащила в общую комнату.

Наверное, для Мэгг было бы благом подхватить лихорадицу, чтобы в яростной борьбе за жизнь, в бреду и страданиях тела перегорела душевная боль. Но Всевышний одарил её крепким здоровьем – поэтому наутро она была совершенно здорова, а жар, вызванный слезами, сошёл на нет.

Спустившись вниз, она подошла к корчмарю и спросила, пользуясь тем, что по раннему времени посетителей почти не было:

– Это правда? Что он был… вором?

Корчмарь взглянул на неё удивленно:

– Неужто не знала? – поцокал языком. – Вот так дела, – его смягчённое «дьела» резануло по ушам.

Помолчав немного, она отважилась на ещё один вопрос:

– Как его поймали? – она бы спросила, как его казнили, если бы только ей достало смелости.

– Знал, что ты спросишь, – корчмарь подкрутил ус, – узнал для тебя у людей. Ходят слухи, что его словили Жёлтые плащи, когда он решил взять казну. Взяли прямо на деле.

Мэгг поблагодарила корчмаря и отошла – больше она, пожалуй, ничего знать не хотела.

Она так стремилась в Стин, так ждала встречи с Реем и даже не думала, что с ним что-то может произойти. Теперь у неё не было цели, ей некуда больше было идти и, главное, не было никакого желания идти куда-то.

Она села на лестнице, обхватила руками коленки и замерла так, безучастно глядя на редких посетителей. Больше всего ей хотелось остаться здесь навсегда, окаменеть.

Но постепенно (она не знала, сколько прошло времени), к ней вернулась жизнь. Рей не должен оказаться закопанным в общей яме – его нужно похоронить как следует, и она сделает это во что бы то ни стало.

Стражник сказал, тела будут висеть до первых всходов – ещё дней десять, не меньше. Значит, нужно найти, где остаться на эти дни, после того, как труппа Сэма уйдёт.

Она встала и, не выходя из полусонного оцепенения, приблизилась к корчмарю.

– Сколько стоит пожить у вас? Хоть на сеновале.

Он окинул её взглядом и сказал:

– На сеновал тебе не стоит. Быстро, – ухмыльнулся в усы, – конюшие оприходуют. Если хочешь, постелю на чердаке, там у меня кухарка и поломойка спят. За… – он снова поцокал языком, – два медяка в день.

Мэгг порылась в кошеле и достала треть всего, что успела заработать в пути. Спустя полчаса она оказалась обладательницей тонкого матраса недалеко от лестницы, под самой крышей корчмы. Там её и нашла мамаша Лиз, за которой вскоре поднялся Сэм.