Мэгг прожила так почти всю жизнь, не считая последних трёх лет. А сколько бродил Рей? Мэгги не знала, сколько ему лет, полагала, что около тридцати пяти. Он редко говорил о своем детстве и о юности, разве что обмолвился однажды, что был подмастерьем, но у какого мастера – не упомянул.

Она мечтала стать его женой и жить с ним долго и счастливо, но – в этот момент она откинулась на бархатную спинку сидения кареты – это счастье вдруг показалось ей призрачным и ложным. Рей хотел, чтобы она стала леди, чтобы вышла замуж за богатого лорда. И, разумеется, он знал, что она никогда его не забудет и не бросит. Мог ли он желать не любви (которая существовала только в её сердце), а комфортной и спокойной жизни – награды за ту заботу, которой окружал её с детства?

– О чём задумалась, дорогая внучка? – проскрежетал лорд Кэнт.

Мэгг вздрогнула, отбрасывая в сторону размышления, и ответила как подобает:

– О бале, лорд Кэнт. Я благодарна вам за сегодняшний вечер и заново вспоминаю его.

– Леди Магарет сегодня была чудо как хороша, – проворковала Сиан, – и не скажешь, что провинциалка. Особенно в танцах! Тут просто выучить повороты и па недостаточно, надо иметь талант!

Кэнт покивал, и на этом разговор стих. А много позже, оставшись одна в огромной комнате, которую временно должна была называть своей, Мэгги снова вернулась мыслями к Рею. Она хотела его увидеть во что бы то ни стало, и пусть он сам скажет, что желает её брака с кем-то из лордов. Пусть ещё раз, глядя в глаза, произнесёт: «Я хочу, чтобы ты вышла замуж и была счастлива с богатым знатным мужчиной». И пусть расскажет, чем займётся сам, пока она будет строить из себя высокую леди.

В холодном голубом свете, пробивающимся сквозь плотные шторы, спальня казалась неуютной и страшной. Пламя свечи легко прогнало бы глупый детский страх, но без него Мэгг то и дело виделись тёмные голые ветви деревьев, страшные фигуры разбойников и кто-то призрачный, бледный, сулящий гибель.

Между шторами осталась щель шириной в ладонь, и к ней все ближе подбирался этот бледный. Мэгг затаила дыхание, зажала себе рот рукой, чтобы не закричать, её сердце колотилось с безумной силой. Вот он подходил всё ближе, уже стали видны белые худые руки с длинными темными ногтями, показались широкие манжеты, заляпанные кровью. Мэгг вжалась спиной в кровать, и вдруг скрипнула доска.

Сон резко сгинул, Мэгг открыла глаза и встретилась взглядом с Реем. Он поднёс палец к губам и прошептал:

– Тш-ш!

– Рей! – одними губами произнесла Мэгг и кинулась ему на шею, крепко обняла, вдыхая его запах, ни на что не похожий и родной.

Рей пах и потом, и травами, и лесом, и выделанной кожей, и ещё чем-то неуловимым.

– Тихо, малышка. Меня здесь быть не должно, – он отцепил её руки от своей шеи, бесшумно подошёл к двери и что-то сделал с ручкой, потом вернулся, сел на край постели и стал совершенно невидим в темноте.

– Ты странно одет, – заметила Мэгг. Он был полностью в чёрном, даже шею и подбородок закрывала чёрная косынка, а на руках были перчатки.

– Сюда не так-то просто пролезть, – отозвался Рей, – и чёрная одежда – хороший помощник. В юности у меня волосы были посветлей, приходилось носить платок и… – он не договорил, но Мэгг нахмурилась и спросила:

– Зачем носить платок?

Рей издал звук, похожий на лошадиное фырканье, и сменил тему:

– Как твой бал? Я слышал болтовню слуг – говорят, ты была сказочно хороша.

От похвалы Мэгг зарделась и отозвалась:

– Я никогда в жизни так не веселилась, Рей. Бальный зал – огромный, как три храма Всевышнего в Харроу, и очень нарядный. И я…

Она не заметила, как увлеклась рассказом. Даже в темноте ей виделось, что Рей с улыбкой слушает её слова, а когда он подсел к ней и обнял за плечи, обжигая прикосновением сквозь тонкую ткань ночной рубашки, она почувствовала себя действительно счастливой.