Нет, ты видел не только это.

Он обдумывал увиденное, тупо сидя на песке перед закрытой дверью, баюкая на коленях искалеченную руку. Теперь уже первые признаки заражения обнаружились выше локтя. Скоро, уж будьте уверены, оно дойдет и до сердца.

В голове у него прогремел голос Корта:

«А теперь послушайте меня, сопляки. И слушайте очень внимательно, потому что когда-нибудь то, что я сейчас вам скажу, может спасти вам жизнь. Вот вы смотрите, и вам кажется, что вы все видите, но на самом-то деле вы видите далеко не все. И для этого тоже вас ко мне определили – чтобы я показал вам, чего вы не видите в том, на что смотрите. Когда, например, вам страшно, или когда вы деретесь, или бежите, или занимаетесь любовью. Никто не видит всего, на что смотрит, но прежде чем вам стать стрелками – тем из вас, кому не придется уйти на Запад, – вам надо еще научиться одним только взглядом увидеть больше, чем иной человек видит за всю свою жизнь. А то, что вы не увидите с первого взгляда, можно увидеть потом – глазами памяти – в том случае, если вы доживете до того, чтобы вспомнить. Вот так-то. Потому что разница между тем, видишь ты или не видишь, может стать разницей между жизнью и смертью».

Он видел землю с большой высоты (и голова у него закружилась еще сильнее, а ему самому было гораздо страшнее, чем тогда, когда человек в черном наслал на него видение, завершившееся образом одинокой травинки, ибо то, что увидел он через дверь, было отнюдь не видением, и рассеянный взгляд его безотчетно зафиксировал одну вещь, о которой стрелок вспомнил только сейчас: земля внизу была не пустыней, не морем, а какой-то зеленой равниной, покрытой неправдоподобно буйной растительностью, с прогалинами воды. Стрелок даже подумал, что это болото, но однако же…

«Куда подевалось твое внимание? – свирепо дразнил его голос Корта. – Ты видел больше!»

Да.

Он видел еще что-то белое.

Белые края.

«Браво, Роланд!» – воскликнул Корт у него в голове, и Роланд как будто почувствовал пожатие его твердой мозолистой руки. Он даже поморщился.

Он видел землю через окно.

Стрелок заставил себя подняться, снова взялся за ручку двери, ощущая ладонью холод металла и жаркие линии гравировки, и опять открыл дверь.

Панорама земли, которую он ожидал увидеть с такой немыслимой, ужасающей высоты, исчезла. Он смотрел на слова, которых не понимал. Не то чтобы не понимал совсем: это были Великие Буквы, но порядком искаженные…

Над словами было изображение какого-то экипажа без лошадей – автомобиля, одного из тех, которые, предположительно, наводнили мир еще до того, как он сдвинулся с места. Внезапно стрелку вспомнились слова Джейка на дорожной станции, когда стрелок его загипнотизировал.

Быть может, такой экипаж – еще с ним рядом стояла, смеясь, дама в мехах – или очень похожий и наехал на Джейка в том другом, странном мире.

Это и есть тот другой мир, подумал стрелок.

Вдруг панорама земли…

Она не изменилась, но она стала сдвигаться. Стрелок покачнулся. Голова у него закружилась, к горлу подступила тошнота. Слова и картинка ушли куда-то вниз, и теперь стрелок увидел проход между двумя рядами кресел. Кроме нескольких пустых, почти все они были заняты мужчинами в странной одежде. Стрелок подумал, что это костюмы, хотя раньше ничего подобного он не видел. Штуки у них вокруг шеи, наверное, галстуки или шейные платки, но он таких тоже ни разу не видел. И вроде никто из них не вооружен. Роланд не заметил ни мечей, ни кинжалов, не говоря уже о револьверах. Что это еще за доверчивые овечки? Одни читали газеты с мелкими-мелкими буковками и картинками, другие что-то писали на бумаге какими-то странными ручками. Он в жизни таких не видел. Но ручки – что? Вот бумага – это да. В его мире бумага была на вес золота. Столько бумаги Роланд не видел за всю свою жизнь. Вот и сейчас один из мужчин вырвал листок из желтого блокнота и скомкал его, хотя исписал одну сторону, и то всего лишь наполовину, а на другой не писал вовсе. Как бы стрелок ни был болен, глядя на такое противоестественное расточительство, он ощутил приступ гнева и ужаса.