Пейдж почувствовал, что нужно собраться с мыслями. Он протянул гостю портсигар, закурил сам и внимательно посмотрел на Барроуза.

– Час от часу не легче, – вздохнул он. – А с чего вообще началась вся эта история? Откуда взялись подозрения насчет самозванца? Этот вопрос возникал когда-нибудь раньше?

– Никогда. Сам скоро поймешь, как так вышло.

Барроуз вынул носовой платок, тщательно вытер лицо и заговорил более спокойно:

– Хотелось бы, конечно, верить, что это ложная тревога. Мне дороги Джон и Молли – то есть, прошу прощения, сэр Джон и леди Фарнли. Я их очень люблю. И если выяснится, что этот новоявленный претендент – шарлатан, то я… спляшу джигу на главной деревенской площади… ну, может, и не совсем так… но, помяни мое слово, костьми лягу, чтобы этот проходимец получил за лжесвидетельство хороший срок – посерьезней, чем тот тип в деле Тичборна, Артур Ортон. Ну а пока… раз уж ты вечером там будешь, не помешает объяснить тебе всю подноготную, чтобы ты понимал, как заварилась эта каша. Ты знаешь историю сэра Джона?

– Смутно. В общих чертах.

– Ну, милый мой, это никуда не годится, – с укоризной заметил Барроуз и покачал головой. – Может, ты и книгу свою тоже так пишешь, «в общих чертах»? Надеюсь, что нет. Слушай меня внимательно и хорошенько запоминай, как было дело. Перенесемся на двадцать пять лет назад, когда нашему сэру Джону было пятнадцать. Родился он в восемьсот девяносто восьмом году и был вторым сыном старого сэра Дадли и леди Фарнли. О том, что Джон может стать наследником, на тот момент речи не шло: титул и все прочее должно было достаться его старшему брату Дадли, в котором родители души не чаяли. Они хотели, чтобы сыновья выросли благородными людьми. Сэр Дадли, которого я знал всю свою жизнь, был человек старой закалки, воспитанный в викторианском духе. (Нет, не такой страшный ретроград, как любят рисовать этих джентльменов нынешние романисты; но я хорошо помню, что в детстве меня всякий раз удивляла его привычка совать мне шестипенсовик.) Родители не могли нарадоваться на молодого Дадли. А вот нашего Джона пай-мальчиком не считали. Мрачный, замкнутый, диковатый ребенок – до того угрюмый, что ему не прощались даже самые безобидные шалости. Никаким преступником он, ясно, не был; просто не вписывался в заведенные порядки и требовал, чтобы с ним обращались как со взрослым. А в пятнадцать лет у него случилась вполне взрослая история с одной буфетчицей из Мейдстоуна.

Пейдж присвистнул и выглянул в окно, словно ожидая увидеть самого Фарнли.

– В пятнадцать? – повторил он. – Похоже, парнишка был не промах.

– А то!

– И все-таки, знаешь… – Пейдж замялся, – мне всегда казалось, что Фарнли, насколько я его знаю…

– Немного пуританин? – подсказал Барроуз. – Да. Но мы сейчас говорим о пятнадцатилетнем мальчике. Стоит еще сказать, что в ту пору он увлекался оккультными науками, в том числе колдовством и сатанизмом. Но это еще полбеды. Потом его исключили из Итона, что подлило масла в огонь. Ну а довершил дело публичный скандал с буфетчицей, которая утверждала, что беременна. Сэр Дадли решил, что мальчуган непоправимо испорчен, что в нем воплотились самые дурные наклонности прежних поколений Фарнли, не гнушавшихся черной магии. Он заявил, что больше не желает видеть младшего сына. В общем, ставит на нем крест. Поступили, как обычно делается в таких случаях. У леди Фарнли нашелся в Америке преуспевающий кузен, и Джона решено было спровадить с глаз долой за океан. Единственным, кто имел на парнишку хотя бы какое-то влияние, был его учитель, Кеннет Маррей, молодой человек лет двадцати двух – двадцати трех. В Фарнли-Клоуз его взяли после того, как Джон перестал ходить в школу. Немаловажно упомянуть, что Маррей увлекался научной криминалистикой, отчего сразу же завоевал симпатии мальчугана. По тем временам подобное хобби считалось не слишком почтенным, но старый сэр Дадли благоволил к Маррею и против этих занятий не возражал. В то самое время, когда юный Джон окончательно разочаровал сэра Дадли, Маррею предложили место заместителя директора школы в Гамильтоне, на Бермудах. Предложение было заманчивое, разве что от дома далековато. Он согласился: в Фарнли-Клоуз в его услугах все равно больше не нуждались. Ради спокойствия родителей договорились, что Маррей довезет мальчика до Нью-Йорка. Затем он должен был передать Джона кузену леди Фарнли, а сам пересесть на пароход до Бермудов.