Конечно, поначалу Аня и стыдилась Ларисы Константиновны, и ужасалась ее речи и выправке, но очень скоро отметила для себя, что эта наглость и несдержанность отчего-то привлекает людей. Еще их привлекала репутация Ларисы Константиновны. Девушки даже однажды повздорили, когда Лариса дала задание Ане рассказать всем, что на днях графиня вступила в весьма деликатную переписку с одним европейским писателем, чье имя у всех на слуху.

– Но это уничтожит вашу репутацию! – возмутилась Аня.

– Едва ли в обществе, где модно иметь любовника, моя невинная шалость вызовет у кого-либо негодование, – пожала плечами Лариса Константиновна и продолжила составлять список сплетен, которые стоит распространить в ближайшее время по городу.

– Но ведь это ложь! – снова воскликнула Аня. – А если кто узнает? И ведь то – грех!

– Полно тебе, Аня, какая ложь? Кто узнает, что ложь, а что правда? – Лариса Константиновна задумчиво посмотрела куда-то вдаль. – А потом, что значит грех?

– Лариса Константиновна, душечка, но зачем же вы это делаете? Кто же нам поверит?

– Люди верят в то, что правительство закупает оборудование для разгона радуг, а ты говоришь, что они не поверят в простую интрижку двух взрослых людей?

Тогда Аня не поняла, что такое оборудование для разгона радуг, но она уже не удивлялась. Порой Лариса Константиновна довольствовалась аргументами, смысл которых был непостижим. Аня даже предположила, что это шифр, код какого-то тайного общества, к которому принадлежит семья Вовк.

Так или иначе, но Аня прониклась к странной графине уважением. Лариса Константиновна оказалась на удивление открытой и беззлобной. И вот, в середине февраля, Аня везла Ларису Константиновну, как трофей, в свою деревню. Больше всех нервничала, конечно же, матушка Ани – Маргарита Львовна, которую знатные особы посещали разве что в отчем доме, еще до замужества. Сейчас от славы осталась лишь фамилия.

***

Лара ненавидела оставаться наедине со своими мыслями. Это не только изрядно утомляло, но и заставляло впадать в какую-то невыносимую тоску. Она смотрела в окно и пыталась понять, как может проводить столько времени без телефона. Раньше даже короткая поездка на такси сопровождалась какой-нибудь лекцией с Арзамаса или, на худой конец, просто музыкой. Музыки не хватало больше всего. Сама Лара музыкальными талантами не обладала, а душа требовала какого-то белого шума. В XIX веке очень тихо.

– Хотите что-то узнать, Анна Матвеевна? – вне стен дома Лара не позволяла себе тыкать доброй подруге.

Аня действительно хотела что-то спросить, но все никак не решалась, конфузилась и перебирала в руках перчатки.

– Прошу вас! – почти взмолилась Лара: – молчание – такая мука. Развлеките нас.

Несмотря на то, что через Аню проходил невероятный поток писем графини, девушка подозревала, что Лариса Вовк хранит некоторые тайны. Вот только спрашивать было боязно.

– Я, право, не смею, но позвольте утолить любопытство, душечка Лариса Константиновна, – от подобных оборотов Лару, как правило, передергивало, она терпеть не могла долгие расшаркивания, – но неужели ваше сердце все еще не отдано кому-нибудь?

Тема была ожидаемой, а главное, актуальной. Лара уже давно хотела поделиться с кем-нибудь душевными терзаниями, но все никак не решалась. В конце концов, не Рылееву же рассказывать про дела амурные. Хотя…

– Отчего же? Мое сердце частенько ходит по рукам, – усмехнулась Лара, но увидев испуганные глаза попутчицы, добавила: – Анна Матвеевна, держите ваши бурные фантазии при себе, я не имею обыкновения говорить о чем-то непристойном.

Ане очень хотелось возразить, ведь она самолично перед отъездом переписала то непристойное произведение про мужскую чувственность. Но, за неимением опыта в делах любовных, желание послушать о чужих волнениях было куда сильнее желания язвить.